Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
– Поступай как знаешь. Только я так скажу: более разумного ничего не придумаешь.
Да он и сам так решил, хотя прекрасно понимал, что его приготовления к рати станут в Кремле известны в самом скором времени: шила в мешке не утаишь. И все же смущало одно - своими действиями он бесповоротно противопоставлял себя царице и Овчине-Телепневу. Тогда уж точно обратного пути не останется.
Скорее всего Андрей Старицкий продолжал мучиться от нерешительности, но совсем неожиданно для него приехал Хабар-Симский, и не один, а с парой сотен мечебитцев.
– Прослышал, готовят
– Я рад тебе, друг мой. Но сказать, верно ли ты поступил, не могу. Разве устоят мои дружины и те, кого ты привел, против полков, которые Овчина, в чем я совершенно уверен, поведет на нас. Чуда не случится. Вряд ли мы останемся живы. Я смерти не страшусь, - здесь князь Андрей явно лукавил, но со страхом думаю, какой урон понесет Россия с твоей гибелью? Ты храбрый и умный воевода. Таких поискать в России. Особенно, как ты, честных. И хотя ты уже прославился многими победами, уверен, слава твоя еще впереди.
– Отчасти ты, князь, прав, но только отчасти. Или тебе неведомо, что рыба с головы гниет? А когда на троне кривда, к нему толпами стремятся алчные и бессовестные, у кого нет никаких державных интересов. Облепив трон, они станут изворачиваться и пойдут на любую подлость, лишь бы не отцепиться от него. Они приведут страну к великой смуте, только она и сможет смести их как сор. Но сколько крови прольется? Сколько страданий? И если мы, знающие это, не приложим все силы, чтобы Россия жила по законам чести, потомки не простят нас.
Князь Старицкий о таких последствиях даже не думал, не заглядывал так далеко вперед. Вполне соглашаясь с Хабаром-Симским, он перевел все же разговор на самое близкое.
– Все так. Но бунт наш разве может пойти бескровно, без горя и страдания?
– Не может. Но наши капли крови послужат великому будущему: остановят потоки крови. Предотвратят великое горе. А насчет силы? Пошлем тайного гонца в Великий Новгород к Воронцову. Он - верный ближний боярин покойного государя Василия Ивановича - твердо стоял против его свадьбы с Еленой Глинской, за что и был удален из Кремля. К тому же князь Воронцов - друг Михаила Глинского, и он не сможет отказать нам в помощи ради успеха великого дела. Ради торжества правды и чести.
О том, что Михаил Львович уже посылал своего человека к Воронцову и что тот согласился по первому слову привести в Москву всю подчиненную ему новгородскую рать, Андрей Старицкий хотел сказать, но посчитал лучшим умолчать о прежнем заговоре. Умолчать ради самого Хабара-Симского. Меньше будет знать, ему же спокойней будет. Князь только посчитал нужным предупредить:
– Очень тайно нужно посылать, чтобы не перехватили гонца. Овчина, скорее всего, со Старицы глаз не спускает.
– Я думал об этом. Пошлем под видом богомольцев. И выйдут они в разное время, а известие передадут на словах. Писем посылать не будем.
– А там?
– А там есть у меня друзья, через которых, не встречаясь с самим Воронцовым, будет передано ему наше слово.
– Принимаю твою помощь. Вместе будем готовиться
Оживилась Старица. Глухая настороженность сменилась бурной поспешностью. Одни гонцы ускакали во все вотчинные города князя Андрея с приказом тайно, по два-три человека пересылать дружинников в Старицу, другие объезжали все подвластные ему земли, передавая его слово готовиться смердам к рати и по первому слову ополчаться. В самой Старице подправляли стены, укрепляли ворота, лили дробь, ковали ядра, пополняли запасы зелья, везли обозами зерно и крупу, заполняя припасами не только все закрома, но и освобождая для них обывательские и купеческие лабазы.
А Москва молчала. Делала вид, что ни сном ни духом не ведает о делах в Старице и иных вотчинных землях князя Андрея. Вроде бы не знали в Кремле, что к нему подался не только окольничий Хабар-Симский, но по примеру знатного воеводы переметнулось не менее дюжины ратных дворян и даже несколько бояр с дружинами. Уехали к князю Старицкому даже многие дети боярские царева полка и отбывшие повинность в Кремле выборные дворяне. Сила в Старице собиралась довольно внушительная.
Конечно, в Кремле знали обо всем. Князь Овчина-Телепнев не единожды убеждал Елену послать царев полк на Андрея, захватить его, взяв город приступом, если не будут открывать ворота по доброй воле. Князя же с его супругой и сыном доставить в Москву.
– Отца с сыном - в темницу, а то и на Лобное место под топор. Княгиню тоже не обойти вниманием. Ее - в монастырь. Она, как доносит тайный дьяк, более самого Андрея мутит воду.
– Ее понять можно, - со вздохом отвечала Елена.
– Княгиня Ефросиния живет прошлым. Я сама читала первую духовную грамоту покойного Василия, писанную еще до нашего супружества. В ней черным по белому сказано: наследник престола - Владимир Андреевич.
– Той духовной давно нет. На смертном одре царь Василий Иванович велел ее уничтожить.
– Не думаю, чтобы ее враз спалили. Есть она. Как и та, какую мы сами утаили.
– Если есть сомнение, разреши мне учинить розыск. Найду тех, кто ее прячет, и - в Москву-реку после пыточной!
– Ты считаешь, что с нее сделаны списки? Угомонись. Бесцельна твоя прыть. Не дави на меня, друг мой сердечный, и с Андреем. Хватит пока тех, кто нынче на Казенном дворе. Повременить стоит. Для Андрея время подойдет. И для сына его тоже. Пока что Старицкого не в чем обвинить. Вот и весь сказ. Слуг своих шлет в вотчинные города и погосты, ему подвластные? Нужда, стало быть, есть. Разве осудительна забота вотчинного князя о добром порядке в его городах и селах?
– Но не о порядке же его забота.
– А ты мне с тайным дьяком вместе подай вескую улику. Перехватите, к примеру, призыв. Вот тогда ни Верховная дума, ни государев двор, ни Москва, ни иные старейшие города не смогут обвинить в несправедливой жестокости. Мое твердое слово такое: зовем князя Андрея Ивановича в Кремль с миром. И пусть живет здесь. Под глазом нашим, дожидаясь своего срока.
– Не ошибаешься ли, царица? Не пришлось бы локти кусать?
– А ты у меня для чего? Неужели не защитишь свою любовь?