Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
Она и сама уже поняла, что здесь, за Святыми воротами под Благовещенской надвратной церковью и высокими каменными крепостными стенами, предстоит жить ей теперь под пристальным оком настоятельницы и, скорее всего, знатной охраны из детей боярских или даже выборных дворян.
Телега остановилась у Святых ворот. Соломония выкарабкалась из нее, в это время отворилась калитка, выпуская самою настоятельницу, которая с поклоном обратилась к знатной инокине:
– Милости прошу в нашу семью боголюбивых сестер.
Говоря это, настоятельница нет-нет да и бросала недоуменные взгляды на грубую деревенскую телегу, в которой привезли Соломонию. Из Москвы она получила строгий наказ встретить бывшую царицу с почетом,
Осенив крестным знамением знатную инокиню, настоятельница повела ее за ворота монастыря в ожидавший новую хозяйку дом, только что срубленный под боком у монастырского Покровского собора.
Иван Шигона даже растерялся. Настоятельница не взглянула на него, ничего не спросила, он же предполагал рассказать ей о засаде в пути, предложить полусотню детей боярских на всякий случай, но за настоятельницей и Соломонией калитка закрылась, и Шигоне осталось одно - обратный путь в Москву.
Телегу он не бросил, предполагая везти на ней в Москву раненого главу засады, если, конечно, тот не отдал Богу душу. Оказалось, что не отдал. Настоятель монастыря расстарался и выходил раненого, хотя понимал грешность свершаемого излечения несчастного, он готовил его к мучительной и лютой смерти. Но, как говорится, грех грехом, а своя рубашка ближе к телу.
– Ну, как?
– спросил Шигона настоятеля, еще не спешившись.
– Жив. Слабоват еще, но опасность миновала.
– Не попытался дознаться, исповедуя?
– Кощунство оглашать тайну исповеди.
– Пустословие. Ради интересов державных Бог простит. Так исповедовал или нет?
– Да. Исповедовал. На себя вину берет. Сам, кается, собрал дружину жалости ради к сердобольной царице.
– Не предупреждал в смертном грехе лгать на исповеди?
– Не без того. Только зряшной оказалась моя угроза. Видать, крепкий орешек и верен всей душой господину своему, его пославшему.
– Расколем орешек. Каленым железом. На дыбе! Пока ехали до Москвы, раненый заметно окреп и в подземелье Казенного двора уже спустился сам, без поддержки. Правда, по просьбе Шигоны его не стали оковывать: не одолел бы с тяжелым железом спуска.
– Не сбежит. Поставь дополнительную стражу, - посоветовал Шигона дьяку Казенного двора, - и гляди в оба, чтоб руки на себя не наложил.
– Понимаю. Сохраню до допроса царем Василием Ивановичем.
Только теперь отправился Иван Шигона к царю-батюшке, надеясь на милость за честно исполненное трудное поручение, и не ошибся: царь одарил его шубой со всем прикладом к ней и пообещал:
– На свадьбу позову. Гостем желанным. Поблагодарив государя, Шигона не стал рассказывать, как наказал Соломонию, посчитав ее причастной к подготовке засады. Он надеялся, что ему будет поручен розыск, тогда все и прояснится, но для таких дел у Василия Ивановича имелись испытанные мастера. Да и сам царь хотел послушать, в чем признается разбойник, оказавшись на дыбе, собирался и брата Юрия взять с собой. Когда же поделился своим намерением с князем Андреем, тот засомневался.
– А если это дело рук Юрия? Не станет ли более упрямым глава засады, увидев своего господина?
– Вполне может быть. И все же пусть Юрий смотрит, как не сладко в пыточной. Глядишь, одумается. А то у него мозги набекрень.
Трудно сказать, прав ли был Андрей Старицкий в своих сомнениях, но то, что в поведении истязаемого произошли необычные изменения, когда государь вошел вместе со своими братьями в пыточную, это -
– В Москву-реку его!
– распорядился Василий Иванович и с сердитым лицом покинул пыточную.
Василий Иванович сделал для себя определенный вывод, которым и поделился с Андреем:
– Ты был прав. Замкнулся крамольник, увидя нас. Но, думаю, что это даже лучше. Признайся он, мне надлежало бы принять меры, а разве я могу казнить родного брата? Нет. Братоубийцей не прослыву. Да и оковывать сподручно ли? А вот выслать Юрия вышлю. Как и собирался. Сразу же после свадьбы.
– А если крамольник перед тобой показал норов? Вдруг Юрий не виновен? Мало ли еще кто мог послать засаду. Тот же святоша Вассиан. Или Курбский. А может, кто из Верхнеокских князей?
– Не будем гадать. Махнем рукой. Соломония в монастыре, митрополит благословил на вторую женитьбу, станем готовиться к свадьбе.
– Как скоро она?
– Через неделю пошлю свататься.
– Не перегодить ли два-три месяца для приличия?
– Рад бы, но душа горит. Стоит она, княжна милая, перед глазами. Наваждение греховное, понимаю, но ничего поделать не могу. К тому же первый шаг сделан, чего же со вторым медлить?
Пришлось, однако, по совершенно непредвиденным обстоятельства помедлить. Князь Василий Стародубский прислал царю донос на соседа своего Василия Шемякина-Северского, будто тот не только высказывается против женитьбы государя на княжне Елене Глинской, но и сносится с королем польским, обещая перейти к нему со своей вотчиной. Тут уж, как говорится, не до жиру: переметнись Василий Шемякин к Сигизмунду, тот без каких-либо усилий вклинится в Северские земли, с таким трудом возвращенные России, придется тогда основательно работать локтями, а скорее всего, вновь браться за мечи, уповая на доблесть ратников и умение воевод. Литва тоже не станет сидеть сложа руки, тамошние воеводы не из последнего десятка. Сигизмунд к тому же вполне сможет подкупить крымцев, которые так и норовят сбегать в грабительский поход на богатые соседские земли. Вот такой вот расклад может получиться, переметнись Шемякин к Сигизмунду.
Вроде бы честно служил отечеству своему князь Василий Шемякин, и царь, оказывая ему милость, дал в вотчинное владение Путивль. Вполне можно было бы полученное известие расценить как навет, если б не шла речь о Шемякине, внуке того самого князя Дмитрия Шемякина, который не на жизнь, а насмерть боролся за трон московский с великим князем Василием Темным [133] . Правда, принято считать так: кто старое помянет, тому глаз вон. Да и виновен ли внук за дела деда своего? Однако князь Василий Шемякин не прочь самолично, как полновластный удельный князь, судить-рядить в Путивле, полученном из рук царя. Судил даже за то, что подсудно только царю и Думе. Василий Иванович, не единожды выговаривал ему, но не карал за самовольство, ибо князь весьма умело отбивался как от Литвы и Польши, так и от татар. Тут уж серчай не серчай, а без ласкового слова не обойдешься.
[133] «…Дмитрия Шемяки, который… боролся… с Василием Темным».
– Дмитрий Шемяка, внук Дмитрия Донского, в 1433 г. разбил полки Василия II, в 1446 г. ослепил его в отместку за ослепление брата, и захватил великокняжеский стол. Не получив поддержки населения, он вынужден был бежать. Согласно летописи, отравлен.