Поздняя осень (романы)
Шрифт:
— Думаю, с божьей помощью мы спасены, — пробормотала она, покончив со своей порцией хлеба. — Завтра вернемся за линию фронта, и через несколько дней мы дома…
Икры ног у нее покраснели от огня. Василе взглянул на них и смутился. Илонка заметила это.
— Ты стесняешься меня? — спросила она.
— Нет, — ответил он, еще больше смутившись.
— Тогда снимай штаны. Пусть получше высохнут. А не то разболеемся. Ты не сердись, я и кофточку сниму, хотя я не очень-то чистая. Сейчас помоюсь теплой водой… Давай смелее, или хочешь, чтобы я с тебя их сняла? Нечего меня стесняться.
Парень медленными движениями, не глядя на нее, разделся. Она взяла у него из рук одежду и повесила сушиться на бечевку рядом со своими юбкой и кофточкой. Потом он снова сел возле огня, уставившись на трепещущие жаром угли. Позади него, у двери, она умывалась, нагнувшись над ведром, от которого шел легкий пар.
— Скажи по правде, ты когда-нибудь видел голую женщину? — спросила она прерывающимся голосом, продолжая мыться.
— Нет, — пробормотал он, неотступно уставившись в огонь. Подбросил несколько хворостинок, будто желая прогнать чары, в плену которых оказался и от силы которых не мог избавиться.
— Почему ты не посмотришь на меня? Я вовсе не уродливая, — сказала она, с улыбкой подходя к нему. — Умойся и ты, я тебе оставила воды. Хочешь, я тебе полью?
— Нет, нет, не надо! — ответил он с испугом, поднимаясь со своего места и направляясь в угол, где было ведро с водой.
— Ты хотел бы иметь такую жену, как я? — спросила Илонка, наблюдая из-под ресниц, как он моется.
Она сидела, подтянув коленки к подбородку и уставившись в огонь. По крайней мере, ему так показалось.
— Хотел бы…
— Я не намного старше тебя. Мне только двадцать два года… У меня больше нет никого на свете…
Он тоже вернулся к огню и сел, протянув к нему свои большие мокрые ладони.
— Если хочешь, я возьму тебя в жены, — пробормотал он через некоторое время, все так же не осмеливаясь взглянуть на нее.
— У меня ничего нет, но я многое умею делать… У нас будут и дети… Поедем к тебе, заведем хозяйство… А там посмотрим, что будет дальше. Не пропадем.
— А война?
— Война скоро кончится, мой дорогой. Ты не видишь, что у немцев вышибли дух?..
Девушка взяла его руку в свои, слегка сжала, поднесла к губам. Потом положила ее себе на бедро и тихо сказала:
— И ты мне нравишься. Если всевышний нам поможет, уцелеем…
Было уже поздно. Костер погас, угли покрылись пеплом. Девушка и парень сидели молча, и только снаружи доносился шум осеннего дождя, перемешивающийся с журчанием реки. Через щели в стенах барака до них начал добираться холод, заставляя их подрагивать. Они молчали, погруженные каждый в свои мысли. А может, они думали об одном и том же, кто знает! Через некоторое время она встала, подошла к полуразвалившейся кровати, ощупала ее руками, встряхнула, потом нырнула под рваное одеяло.
— Иди сюда! — позвала она его.
Он продолжал сидеть молча, в растерянности глядя на образовавшуюся в очаге кучку золы. Огонь погас, барак мало-помалу заполнялся темнотой.
— Ну не стесняйся же. Иди ко мне. Ведь я твоя жена, не так ли?
Василе
— Тебе уже не страшно?
— Нет, — ответил Василе, обнимая ее и лаская горячее тело. — Все будет хорошо, Илонка…
— Конечно, Воси, так и будет!
С рассветом рота тяжелого оружия снова должна была двинуться в путь. Солдаты готовили лошадей, орудия, зарядные ящики, собираясь в путь. Никулае, невыспавшийся, запыхавшись бегал по склону холма, время от времени прикладывая к глазам бинокль и всматриваясь в направлении долины, где было разбросано семь онемевших и разбитых немецких танков. Было очевидно, что уцелевшие танки укрылись за бугром позади поля, которое, казалось, только что было вспахано. На горизонте в белесом утреннем свете не было заметно никакого движения. Только над рекой слева клубился туман. «Надо бы, — подумал сержант, — разведать долину в той стороне…»
В прорытой рекой долине также царила тишина. Все утра похожи друг на друга, мир каждодневно будто начинает жить заново. Внимание сержанта привлек барак за зарослями сбросившей листья ольхи. «Есть там кто-нибудь? Не думаю, — ответил он самому себе, — дом кажется покинутым. Все же спущусь к реке, умоюсь холодной водой, чтобы побыстрее взбодриться».
Он остановился перед полусгнившей дверью. После недолгого размышления ударил в дверь прикладом. Дверь с шумом распахнулась — она не была заперта. Сержант ворвался в помещение.
— Ни с места! — громко крикнул он, увидев в перепуге вскочивших с кровати парня и девушку. — Что вы здесь делаете?
— Нас нилашисты гнали на рытье окопов, — ответила, первой придя в себя, девушка. — Вчера вечером мы убежали, когда вы ударили по их танкам. Я с моим мужем. Остальные побежали вниз к реке. Мы не знаем, что с ними.
— Быстро одевайтесь, забирайте свои тряпки и за мной! — приказным тоном сказал сержант, забрасывая ремень винтовки за плечо.
По дороге Никулае задал им еще несколько вопросов. Отвечала только девушка, притом быстро, будто опасаясь, что парень ответит раньше и раскроет их. Впрочем, она и шла быстрыми, мелкими шагами, стараясь держаться ближе к сержанту, в то время как парень тянулся позади и еще не совсем пришел в себя от случившегося.
— Послушай, девушка, вы на самом деле муж и жена или обманываете меня? — спросил через некоторое время сержант, в упор посмотрев на нее.
Она в растерянности застыла на месте. Остановился и парень. Поскольку сержант перевел взгляд на него, осматривая его с ног до головы, на этот раз парень ответил сам:
— Мы только вчера вечером поженились, сержант… То есть… Мы хотим добраться домой, ко мне…
Юноша тоже был в замешательстве и с трудом выговаривал слова. Но страх у него прошел. Он взглянул на подругу, та посмотрела на него, затаив дыхание. «Неужели она испугалась?» — подумал он. Потом подошел к ней, покровительственно обхватил ее за плечи и твердо сказал: