Поздняя осень (романы)
Шрифт:
И сразу после этого — телефонный звонок. Разговор, от которого у нее прямо-таки перехватило дыхание.
— Я возвращаюсь! Не могу привыкнуть. Ты была права… Я постарел, мои возможности иссякли…
Кристиана испугалась. Она никогда не слышала, чтобы он так говорил, не знала, что и думать, как объяснить это его состояние. Она постаралась изобразить легкое недоумение.
— Что случилось? — спросила Кристиана самым обычным тоном.
— Ничего. Только то, что я тебе сказал, — последовал уверенный ответ. — Чувствую, что не могу приспособиться…
— Что ты такое говоришь? — Она казалась
— Даже ты меня не понимаешь! А ведь ты была со мной рядом всю жизнь!.. — выговорил он почти шепотом. — Так-то ты меня знаешь? Уже готова от меня отречься? Если я тебе говорю, что не могу здесь оставаться, значит, это действительно невозможно…
— Думитру, но ты никогда не сдавался!
Она не узнавала свой голос — он звучал резко, безжалостно, как приказ. Думитру тоже был удивлен. Он молчал, не находя ответа.
Кристиана снова заговорила, так же решительно, не давая ему времени прийти в себя:
— Мы приедем к тебе! Если смогу заказать контейнер, на этой же неделе отправлю мебель. Я со всем справлюсь сама. Жди, мы приедем…
Думитру позвонил снова, поздним вечером. Он говорил, что нужно подумать, прежде чем принять такое решение. Не стоит горячиться. В первую очередь надо подумать о дочери. Он уверен, что и на этот раз выдержит, просто не может понять, что это с ним произошло, он сам не отдавал себе отчета, что говорил ей… Разумеется, ему там нелегко, он устал… Когда приходит домой и снова видит эти стены… Присланные ею книги читает все подряд, не выбирая… Но теперь все, кризис кончился, так что…
— Мы не передумаем, — сказала Кристиана твердо. — Я уже посоветовалась с Илинкой. Она согласна! Что еще обсуждать? Я уже начала упаковываться.
Она собирала вещи, в основном только этим и занималась. Илинка так и не взялась за дело, она сразу же открыла какую-то заинтересовавшую ее книгу и отключилась. Кристиана обнаружила дочь за книгой в ее комнате, только когда начала ее искать. Но разговаривать с ней о чем-нибудь, пока она не дочитала до конца, было бесполезно.
Кристиана рассердилась:
— Сейчас же прекрати читать! Посмотри, я еле справляюсь со всем этим! Помоги мне хоть чуть-чуть!..
— Ах, мама, не сердись, сейчас не могу, — просила ее Илинка плачущим голосом.
— Вылитый отец! — выпалила Кристиана. — Только попадись вам в руки книга, и больше вас нет. Гори все огнем, вы и не шевельнетесь!
Они еще долго ссорились, но девочка чувствовала, что ссора не настоящая, и продолжала читать. Кристиана отчитывала ее, просто чтобы разрядиться. Она довольно быстро справилась сама, без ее помощи, превратив дом в склад всевозможных тюков и пакетов. Между делом она даже сбегала на вокзал, чтобы заказать контейнер для перевозки мебели. Конечно, к концу недели, как она обещала Думитру, далеко не все было готово, но самые тяжелые вещи и те, что требуют тщательной упаковки, были готовы к отправке.
Думитру ее похвалил. В нем что-то изменилось. Она не могла бы сказать, что именно, но перемена чувствовалась: он готов был бороться дальше. А может быть, с течением
Сентябрь шел к концу. Бухарест, залитый солнцем, засыпанный опавшими листьями, но шумный и неугомонный до самого позднего вечера сейчас вдруг показался Кристиане усталым. Возможно потому, что она ждала отъезда. Ее прежняя жизнь представлялась ей все менее интересной. Она уже мысленно была там, с Думитру, в том мире, который создало ее воображение по рассказам Думитру. Эта ее отрешенность от реальности, конечно, отражалась на восприятии окружающего.
Начались занятия в школе. Илинка была все время занята, и Кристиана все чаще оставалась наедине со своими мыслями, воспоминаниями, планами. Думитру перестал писать письма — это был добрый знак. Звонил он ежедневно.
Накануне отъезда она была не в своей тарелке. Комнаты, лишенные привычной обстановки, выглядели странно, безлико.
— Я просто не нахожу себе места, — сказала Кристиана дочери. — Я смотрю на эту пустую квартиру и вижу, что она превратилась в коллекцию «незанятых мест». Как-то невольно хочется занять эти места такими знакомыми вещами… Не знаю, понимаешь ли ты меня…
— Конечно, понимаю! Только завтра мы с тобой окажемся в доме, где нужно будет, наоборот, подыскать место для наших вещей, — напомнила ей с улыбкой Илинка. — Завтра начнем распаковываться! Тебя будет раздражать неопределенность другого рода… Но ты ведь привыкла, — засмеялась она, — за тебя я спокойна… А каково мне будет, когда я окажусь в новом классе, — кругом одни «туземцы»…
— Какие «туземцы»? — удивилась Кристиана.
— А как же, ведь в лицее учатся дети со всего уезда. Можешь себе вообразить?
— Да, но почему ты их так называешь? — укорила ее Кристиана. — Забыла, как в пятом классе в Мэрэшти ребята тебя называли «деревенской»? Тебе это пришлось не по вкусу!
— Да ты что, шуток не понимаешь, — успокоила ее Илинка. — Ничего я не забыла, поэтому никогда и не жалела, что мы оттуда уехали. Они там только и делали, что смеялись надо мной!.. Вот когда я почувствовала на собственной шкуре, что дети могут быть такими злыми! — Она огорчалась при воспоминании об этом даже сейчас, когда прошло столько времени. — Дразнили меня один другого хлеще… Все им было смешно: и как я говорю, и как одеваюсь… И это каждый день!
— Между нами говоря, ты тогда слишком преувеличивала свои неприятности. Не следовало принимать все так близко к сердцу, — высказала свое мнение Кристиана. И рассмеялась, вспомнив то время: — А помнишь, какой концерт ты мне устроила на второй день после школы? Рыдала, не хотела одеваться так, как раньше. Почти все вещи пришлось выбросить! Сейчас-то смешно…
— Да уж, — припомнила Илинка, — шубу я не могла носить, они на меня пальцами показывали, кричали, что я с Северного полюса приехала. Барашковая шапка, шерстяные штаны, как у чабана…