Поздравляю со смертью
Шрифт:
– Эй… – прошептала я, молясь, чтобы мне никто не ответил. Но зачем тогда, казалось бы, спрашивать? М-да, логика уровня «платиновая блондинка», а не «красное дерево»…
Я шла вперед, на кухню, бубня себе под нос теперь совсем другое: «Показалось, показалось, показалось…» Тоже глупости. Ведь я не спала. Я сразу же встала с кровати. А значит, не показалось…
На кухне никого. Я развернулась и пошла в гостиную. Дверь была закрыта, поэтому я в первый раз прошла мимо. Просто я не слышала, как кто-то заходил туда. В то же время дверь
Я зашла в гостиную и не сразу поняла, что тут кто-то есть. Я успела выдохнуть, никого не обнаружив на первый взгляд, а потом развернулась, с тем чтобы уйти, и вот тут-то его заприметила. Мужчина сидел в углу на маленьком неудобном пуфике, сгорбившись в три погибели. Я видела только его спину и свисающие волосы.
– Эй… – прошептала я, дрожа всем телом. Дурацкие мысли-шуточки пришлось оставить. В моей квартире реально находится посторонний. Это уже не смешно. Он явно больной на голову. Что он предпримет? Убьет меня? Не лучше ли тогда сматываться, пока не…
Я не успела додумать свою мысль, потому что мужчина резко разогнулся и уставился на меня своими черными немигающими глазами. Теперь его торс оказался близко, и я разглядела внимательно, что было на нем: мелкие порезы, из которых сочилась кровь. Не простые порезы – он вырезал на себе символы. В три ряда. Ножом. Сам себе. Или кто-то это сделал с ним? Тогда логичнее было вызвать скорую, а не переться домой к незнакомым людям. Хуже всего то, что эти символы были мне знакомы. Стена в Царицынском парке-усадьбе. Открытки. Фотографии.
Мужчина резко встал и кинулся на меня, а я заорала и проснулась.
…3:33. Отлично. У меня появилась новая способность – просыпаться в одно и то же время без будильника. Но лучше бы это было более позднее время, где-нибудь часов семь или даже восемь.
Я попыталась еще уснуть, но так и не смогла. В итоге в институте под дверью нужной аудитории я стояла первая. Наташка появилась только через час, когда на зачет уже начали запускать людей.
– Ты опоздала, – попеняла я ей, так как хотелось поскорее с этим покончить, но Наташка любила, чтобы мы готовились и отвечали вместе (вернее друг за другом), поэтому пришлось ее ждать и пропустить кучу людей вперед.
– А ты плохо выглядишь, – ответила она мне обеспокоенно. – Будто не спала всю ночь.
– Я и не спала.
– Ты так сильно боишься зачета? Это ж Петренко, он зайчик. Он всем зачеты ставит.
– Нет, это из-за ночного кошмара. – Ничтоже сумняшеся я пересказала ей его содержание.
– Господи, Инька, ты совсем с катушек съехала с этими письменами дурацкими. Хочешь, к историку сходим? Нарисовать сможешь?
– Незачем. – Я показала ей фотографию.
– Когда ты успела сделать?
– Это не я. Это один мальчик. Долгая история, – отмахнулась я, видя, что дверь открылась, а значит, в святая святых может зайти
Зачет мы получили легко и просто (как и предсказала Наташка), а спускаясь по лестнице, встретили нашу культурологичку. Она была тоже зайчиком, как выражается Живцова, поэтому я рискнула обратиться к ней с интересующим меня вопросом и показала фотографию.
– Вот эти символы, – ткнула она в несколько, – похожи на скандинавские руны, несколько стилизованные. Их все-таки вырезали на камне, поэтому в оригинале они имеют острые углы. Остальные не знаю, извините, девочки. А где же сия наскальная живопись, которая вас так заинтересовала?
– Да просто в городе нашли, – отмахнулась я, не желая ее во все это посвящать, – шли мимо, вот я и сфоткала.
– Ну, это подростки отсебятину лепят. Изуродовали весь город! Кто не умеет созидать, тот разрушает, давно известный факт.
Я кивнула, хотя внутренне не согласилась. «Отсебятина» не вызывала бы ощущения законченности и не порождала бы магический эффект движения картинки. Казалось, что люди, нарисовавшие данный шедевр, знали, что и зачем они делают.
Наташка полезла в телефон, матюгнулась и стала нервно приглаживать свои короткие кучерявые волосы.
– Что такое? – тут же среагировала я.
– Глеб! Отменил свидание. У него тренировка, видите ли!
– Ну, связалась со спортсменом, – развела я руками, открывая дверь и выходя на улицу.
– А как с Алкой? Ничего не слышно? Не звонила ее родичам?
– Нет, не слышно, – ответила я. Распрощавшись с подругой, позвонила Федору Алексеевичу с тем же вопросом. Возможно, он ночью что-то узнал, просто не стал перезванивать, боясь разбудить. А сегодня не позвонил, потому что знал, что у меня зачет.
Но нет. Оказалось, что Филиппов забыл о зачете.
– Инесса, хорошо, что ты позвонила… Я сам хотел, но не знал… – Тут он запнулся, и до моих ушей донесся звук отодвигаемого стула, а после – запираемой на ключ двери. – Не хочу, чтобы нас подслушали. Ты дома сейчас? – Я сказала, что только что вышла из вуза и домой попаду где-нибудь через час. Тут-то и выяснилось, что про мой зачет он забыл. Затем он спросил: – Тебе удобно, если я приеду через час? Нужно поговорить.
– Да, конечно.
Федор приехал даже раньше меня. Я увидела его черный «Мерседес», припаркованный возле моего подъезда, и притормозила. Оказалось, что он уже поднимался и звонил в дверь, а затем спустился и решил ждать с комфортом. Но подниматься снова он уже не захотел (у меня дома не работал лифт), и общаться мы стали в машине.
Отец Изольды выглядел неважно: лицо бледное, движения резкие и дерганые, речь нетипично быстрая и путаная. А еще за эти дни появилось много новых седых волос. Впрочем, может, так казалось из-за солнечных лучей, проникающих в автомобиль через опущенное стекло со стороны водителя, из-за которых его волосы блестели и казались светлее, чем есть.