Пожар Латинского проспекта. Часть 2
Шрифт:
У меня был повод позвонить ей… У меня было счастье услышать её голос!
– Нет, иди, конечно, ты что – даже не думай. – Явная грусть между тем слышалась в трубке. – Я же тебе говорю: назвался груздем!.. Нет, я никак не могу – мы с детьми в кино идём: в «Плазму». Так что недалеко там друг от друга будем…
В студии я с порога напоролся на Алевтину – так, выяснилось, звали вероломно вторгшуюся в группу нашу девицу. Как на мину. На секс-бомбу, точнее, коей, верно, она себя и числила. Из элементарного приличия – мы ведь были одиночками, а мой рыцарский плащ еще развевался с самой улицы, – пришлось опять терпеть себя её партнёром. Стоически перенося писки, визг и понукания.
– Ты не обижайся, – с детской непосредственностью увещевала она, – я на мужа своего тоже кричу.
Вот на мужа и кричи – я причём? Хоть и жаль, конечно, бедолагу! Наверное, и на танцы её услал, чтоб пара часов тишины в его жизни появилась!
Вдобавок, когда я подхватывал Алевтину после кружений, рука путалась в складках газовой накидки: пока, там, до спины доберёшься, уже и опять в кружение её посылать пора!
Пора было её посылать…
Я честно отдал Алевтине час – на большее, при всей моей «уважухе» к мужу её, незнакомому и горемычному, сил не хватило: «Слушай, мне бежать срочно надо! Не обижайся, ладно – дела». – «Да иди, иди, конечно – если надо». – На удивление, она всё прекрасно поняла (глаза даже на миг просветлели задумчивостью) и, к её чести, приняла моё бегство с достоинством.
Всему положены пределы —Душой Гаврила занемог!И, под шумок, да между делом,Не от своей партнёрши сбег.– …Ну, чего ты с танцев сбежал?.. Подожди – сейчас из зала выйду… Но ты позанимался хоть чуть-чуть?.. Надо, конечно, готовиться!.. Да – мы, допустим, можем и в школе заниматься, там у нас и музыка есть!.. Во вторник обсудим…
Я почти бежал домой, хотя сегодня никто там меня особо и не ждал, да и время вечерней поверки тёщи ещё не подошло. Прицепом же я нёс на глубине пакета «чекушку» – одиночество субботнего зимнего вечера (ведь декабрь уже наступил) коротать.
И, «прорисовавшись» на кухне участливо – прилежной физиономией, трезвой ещё харей, – и, затворив за собой дверь нашей комнаты, первую рюмку я налил за польскую сторону…
– Привэт, мой эвропейский дружисче!
– Здорово, мой славянский брат!
Только так, по народной дипломатии, мы друг друга и приветствовали.
Иностранец
На Ушакова он был приглашён, по своим каналам, Альвидасом (тоже ж теперь евросоюзником). Укладывать мраморные ступени на заднем балконе и центральном входе. Когда он управлялся, без сантиментов сбив мой камень по нижней каёмке, с балконом, я как раз закончил калым мангала «Мальборк».
– Мальборго, – знающе кивал Томек, – замок тевтонов.
– Мы же их вместе потом, в 1410 году, разбили, знаешь? Правда, наших смоленских витязей было лишь три полка, и все полегли. Я книгу читал: «Крестоносцы».
– Знамо, знамо… У нас в честь того сражения напиток есть – «Грюнвальдска битва»: килограмм дрожжей, четыре – сахара, десять литров воды поверх заливаешь. Когда выбродит и перегонишь – нелегко одолеть!
Братец ты мой славянский!
Одолев без труда задний балкон за два летних вечера, в следующий раз Томек был призван тёплой зимой клеить дорогущие мраморные ступени на крыльце самого что ни на есть центрального входа. Главного крыльца – парадного подъезда. Приспичило хозяину. Впрочем, я уже выходил каменной мозаикой на крыльцо, а, по словам Гриши: «Поляк ещё летом это положить был должен!» Но руки, за другими работами, у него не дошли, да и к лучшему – ноги строителей переносили на своих подошвах столько шпаклёвки, клея и строительной пыли, что теперь, пожалуй, ступени надо было бы уже перекладывать.
– Пива не хочцэ, пан? – весело кивал мне Томек на запенившуюся воду в бадье из-под краски, что он только залил.
– Спасибо! – тактично отказывался я. – У меня самого скоро чай поспеет.
Вода, в которой грел руки и куда окунал застывший камень, закипала в моём резиновом ведре с погруженным в него кипятильником: зимние условия кладки!
Я ещё и в помощь Томеку подписался – подсобником. Чтоб иметь для себя представление об укладке мрамора. Станок даже свой готов был предоставить – всё для друга! Но Томек, бесполезно попытавшись укротить уже изрядно «ушатанный» резкой камня агрегат, покачал головой:
– Нэ-э, в этой печи хлэба не спече!..
Как знаешь.
Вдвоём, вспоминая моменты общей истории («Да и добже, что тогда, в восемьдэсят пэрвом, Ярузельски власть забрал – было бы, как у Чехословакии»), мы уложили ступени за пару дней.
– А швы когда, Томек?
– Да по веснэ зафугую.
По-нашему!
Весной же он появился лишь на день, установив мраморную столешницу на барбекю, обошедшись здесь без моего, с Гришиной подачи, участия: «Лёха, не отвлекайся по мелочам».
– А ты, гляжу, упёртый малый, – подивился он, когда я в четвёртый раз потащил большущий каменный пласт к станку: «палуба» была в самом начале. – Я только одного такого мастэра видел – у себя, у Польше. Тот тоже мог один камень целый день молоточком лупать – тэрпенья бралось!
– А ты не хочешь подключиться? Деньги-то здесь я вбил хорошие – на двоих хватит!
Я всё ещё не терял надежды найти себе помощника.
Томек по-доброму усмехнулся.
– Я нэ перэживаю, что ты меня обманешь! Они, – он кивнул в сторону дома, – обоих нас кидануть могут.