Пожар на Хайгейт-райз
Шрифт:
– Почему это я не могла до такого додуматься? – резко спросила Шарлотта, но тихим голосом.
– Да потому, что он нравится тебе, моя милая; и, как я полагаю, он отвечает тебе еще большей взаимностью… Добрый день, доктор Шоу. – Пока они разговаривали, доктор вернулся и теперь встал перед ними, вежливо поклонившись Веспасии, но его внимание было целиком сосредоточено на Шарлотте.
Помня последнюю реплику Веспасии, та обнаружила, что покраснела. Щеки запылали.
– Леди Камминг-Гульд. – Доктор вежливо поклонился. – Я ценю, что вы приехали. Уверен, что Клеменси была бы рада. – Он поморщился, словно произнесенное вслух ее имя задело обнаженный нерв. – Вы одна из немногих,
Рядом с Шоу вдруг материализовался Эймос Линдси.
– Послушайте, Стивен, вы иной раз показываете себя не с лучшей стороны, откровенно выражая свои мысли. Очень многие из присутствующих приехали сюда по гораздо более достойным причинам. – Эти его слова были предназначены не едва сдерживающемуся Шоу, но Веспасии и Шарлотте – в виде извинения за слова доктора.
– И тем не менее мы должны поесть, – заявил Шоу довольно нелюбезным тоном. – Миссис Питт, могу я предложить вам кусочек заливного из фазана? Выглядит отвратительно, но меня уверяли, что это очень вкусно.
– Нет, спасибо, – ответила Шарлотта довольно сухо. – Я как-то не ощущаю никакой необходимости есть, да и никакого желания тоже.
– Прошу меня извинить, – немедленно сказал доктор, и его улыбка при этом была столь естественной, что ее неудовольствие тут же испарилось.
Шарлотта очень сочувствовала ему независимо от природы его любви к Клеменси. Для него это были дни горя и печали, и он, скорее всего, предпочел бы остаться в одиночестве, чем стоять здесь и вежливо раскланиваться с толпой гостей, испытывающих самые разные чувства – от семейной скорби, как Пруденс, до непременной обязанности, как Альфред Латтуруорт, или даже до вульгарного любопытства, плохо скрываемого и отчетливо заметного на лицах нескольких людей, имен которых Шарлотта не знала. И, вполне возможно, один из них мог быть убийцей Клеменси.
– Не надо извинений, – сказала она, отвечая на его улыбку. – У вас есть все основания считать нас незваными и ужасно навязчивыми гостями. Это нам нужно извиняться.
Шоу протянул руку, словно хотел к ней прикоснуться, установить более тесную связь, нежели это возможно с помощью одних слов. Потом вспомнил – в самый последний момент, – что это здесь неуместно, и отдернул руку назад, но у Шарлотты было такое чувство, что прикосновение все же имело место – желание прикоснуться было отчетливо видно в его глазах. Этот жест должен был означать благодарность и понимание. Шоу на мгновение почувствовал себя не одиноким.
– Вы очень любезны, миссис Питт, – сказал он вслух. – Леди Камминг-Гульд, могу я предложить вам что-нибудь? Или вы тоже совсем не голодны?
Веспасия протянула ему свой бокал.
– Вы можете принести мне еще бокал кларета, – любезно сказала она. – Полагаю, он хранился в подвале со времен епископа. Превосходное вино.
– С удовольствием. – Доктор взял бокал и удалился.
Его тут же заменили Селеста и Анжелина, все еще продолжающие руководить собранием, словно герцогиня и ее фрейлина. Их шествие замыкала Пруденс Хэтч. Лицо у нее было бледное, глаза покраснели. Тут Шарлотта вспомнила, ощутив острый укол жалости, что Клеменси – ее сестра. Если бы жертвой, погибшей в пожаре, оказалась Эмили, она была уверена, что ни за что не оказалась бы в таком обществе, несмотря на любые старания держать себя в руках; скорее всего, она сидела бы дома, не в силах унять слезы, а сама мысль о соблюдении светских норм и правил поведения в присутствии относительно чужих людей была просто
А Селеста была ужасно занята, продолжая играть роль дочери епископа и руководя поминальным обедом в соответствии со всеми традициями. Разговор за столом должен идти на возвышенные темы, подходящие к такому случаю. Мод Далгетти упомянула в беседе какой-то новый романтический роман без каких-либо литературных изысков и претензий, ее следовало немедленно поставить на место.
– Я не возражаю против того, чтобы слуги читали подобные вещи, коль скоро они удовлетворительно выполняют свои обязанности; однако полагаю, что такие книги не имеют на самом деле никакой ценности.
На лице сидевшей рядом с нею Пруденс промелькнула целая гамма противоречивых выражений: сперва тревога, потом замешательство, затем что-то вроде смутного удовлетворения.
– А леди достаточно высокого происхождения вполне может без них обойтись, – продолжала Селеста. – Все это банальные, тривиальные вещи, они пробуждают лишь самые поверхностные чувства.
Анжелина порозовела.
– Мне кажется, ты слишком критически настроена, Селеста. Далеко не все романы такие пустые и поверхностные. Я вот недавно… я хочу сказать, недавно слышала про один такой, он называется «Тайна леди Памелы». Очень трогательная вещь, и написана с весьма большим чувством.
– Что-что? – Брови Селесты взлетели на лоб, изображая крайнее презрение.
– Некоторые из них отражают то, что чувствуют многие люди… – И Анжелина умолкла под ледяным взглядом Селесты.
– Я уверена, что не знаю ни единой женщины, которая чувствовала бы нечто в этом роде. – Селеста явно не собиралась оставить эту тему в покое. – Подобные фантазии насквозь фальшивы. – Она повернулась к Мод, совершенно не замечая покрасневшего лица и широко распахнутых глаз Пруденс. – Миссис Далгетти, я уверена, что вы с вашими литературными познаниями и вкусом вашего мужа разделяете это мнение? Девушки вроде Флоры Латтеруорт, к примеру, могут… Но она в Хайгейте недавно; у нее, у бедной девушки, торговое происхождение – конечно, она с этим ничего поделать не может, как не может и изменить это.
Миссис Далгетти встретила взгляд Селесты и ответила совершенно откровенно:
– Вообще-то, мисс Уорлингэм, роман «Тайна леди Памелы» напомнил мне мою собственную юность. И мне он очень понравился, я читала его с удовольствием. Кроме того, я считаю, что он очень хорошо написан – без претензий и с хорошим знанием дела.
Пруденс жутко покраснела, до корней волос, и уставилась в пол.
– Бог ты мой! – решительным, категорическим тоном произнесла Селеста, давая всем ясно понять, что хотела бы выразиться гораздо менее цивилизованным образом. – Какой ужас!
Шоу вернулся с бокалом Веспасии, полным кларета, и она взяла его у него, кивнув в знак благодарности. Он поглядел на всех, осмотрел с головы до ног и заметил, какое красное лицо у миссис Хэтч.
– Пруденс, с тобой все в порядке? – спросил он более с сочувствием, нежели с тактом.
– Ах! – Она нервно подскочила и с тревогой посмотрела на него, встретив его озабоченный взгляд. И покраснела еще сильнее.
– С тобой все в порядке? – повторил он свой вопрос. – Может, тебе лучше удалиться ненадолго, может, прилечь?