Пожар на Хайгейт-райз
Шрифт:
Против такого странного аргумента у Шарлотты не нашлось никаких возражений. Ясно было, что все ее попытки ничего не изменят, разве что приведут бабушку в бешенство, а это будет еще хуже.
Эмили на похороны поехать не смогла – к собственному большому огорчению. Но как бы она ни желала там присутствовать, все же признавала, что двигало ею лишь чистое любопытство, и она сама же сочла, что это будет неприлично и бестактно. Чем больше Эмили думала о деятельности Клеменси Шоу, тем более решительно намеревалась сделать все, что в ее силах, чтобы ее работа продолжалась, и это будет самой лучшей данью памяти покойной, так что не следует все
Тем не менее она предложила Шарлотте свое черное платье. Оно, несомненно, соответствовало прошлогодней моде, но все же было очень красиво – черный бархат, расшитый узорами в виде листьев и папоротников на груди и по подолу юбки. На спине имелась нашивка с названием самого фешенебельного модельного дома Европы – «Мэзон Уорт».
Боже, благослови Эмили!
Также ею было предложено воспользоваться ее экипажем, так что Шарлотте не нужно было нанимать карету или ехать омнибусом до Кейтер-стрит и далее в одной карете с Кэролайн и бабушкой.
Шарлотта поделилась с Питтом крохами сегодняшней информации, а также носившими самый общий характер впечатлениями от посещения сестер Уорлингэм.
Томас сидел в кресле в гостиной возле камина, вытянув ноги на его решетку, и полуприкрытыми глазами смотрел на языки пламени, плясавшего в его чреве.
– Я поеду на похороны, – добавила Шарлотта таким тоном, в котором звучала твердая решимость, но и оставалось место для возражений, если у него таковые возникнут, – но не потому, что она ожидала, что они возникнут, а по соображениям чисто политическим.
Муж поднял взгляд, и насколько она могла понять в отблесках пламени, его глаза заблестели, а их выражение скорее говорило о его терпимости и даже о некоем потаенном интересе, интересе заговорщика.
– Я в некотором отношении буду в более выгодном положении, чем ты, чтобы вести какие-то наблюдения, – продолжала Шарлотта. – В конце концов, для большинства присутствующих я буду всего лишь еще одной плакальщицей, и они наверняка решат, что я пришла просто попечалиться – что вообще-то так и есть: чем больше я узнаю о Клеменси Шоу, тем более горько оплакиваю ее гибель. Тогда как те, кто знает тебя, будут думать только о полиции и все время помнить, что это было убийство и что впереди их всех ждет много чрезвычайно неприятного, если не трагического.
– Нет нужды меня так уж убеждать, – заметил Томас с улыбкой, и Шарлотта поняла, что он чуть-чуть над нею подсмеивается. Напряжение покинуло ее, и она откинулась на спинку кресла, вытянув ногу и коснувшись его носком.
– Спасибо.
– Будь осторожна, – предупредил Питт. – Помни, что это не просто горе, это еще и убийство.
– Буду, – пообещала она. – Я поеду в экипаже Эмили.
Он улыбнулся:
– Ну конечно.
Шарлотта оказалась далеко не первой из приехавших. Когда она вышла из кареты – с помощью лакея Эмили, – то сразу увидела Джозайю и Пруденс Хэтч, проходивших через ворота и направлявшихся ко входу в ризницу. Оба они, как и следовало ожидать, были одеты в черное; Джозайя держал шляпу в руке, и холодный ветер трепал ему волосы. Они шли рядышком, глядя прямо перед собой и держа спины очень прямо. Даже глядя на них сзади, Шарлотта могла уверенно сказать, что они только что поссорились и теперь как бы злобно отгородились друг от друга, укрывшись каждый в свой кокон.
Когда Шарлотта пересекала улицу, еще дальше, впереди них, в двери прошел Альфред Латтеруорт, один. Флора либо вообще
В дверях ее приветствовал младший священник, молодой, моложе тридцати, тощий, с довольно приятным, милым лицом, но со столь оживленным и озабоченным выражением на нем, что она тут же расположилась к нему всей душой.
– Доброе утро, мадам. – Он говорил тихо и спокойно, без всякой аффектации и преувеличенного почтения, которое она всегда считала более делом показушным, нежели признаком искренности. – Где бы вы хотели сидеть? Вы одна или ждете еще кого-то?
У Шарлотты мелькнула мысль заявить, что она приехала одна, но она подавила это искушение.
– Я ожидаю приезда моих матушки и бабушки…
Он ввел ее внутрь.
– Тогда, может быть, вам будет удобно вот здесь, на этих скамьях справа? Вы были хорошо знакомы с миссис Шоу? – Вопрос был совершенно невинный, а его лицо отражало такое искреннее горе, что это снимало любые подозрения.
– Нет, – ответила она совершенно честно. – Я знала ее только понаслышке, но все, что я о ней слышала, лишь заставило меня еще больше ею восхищаться. – Шарлотта заметила удивление, появившееся в глазах священника, и поспешила пояснить свои слова, причем настолько подробно, что даже сама поразилась: – Мой муж возглавляет расследование причин пожара. Я заинтересовалась этим, а потом узнала от одного своего друга – он член Парламента – о борьбе миссис Шоу против эксплуатации бедных. Сама она из скромности очень мало об этом рассказывала, но она обладала и смелостью, и умением сочувствовать, и в весьма значительной степени. И мне захотелось приехать, чтобы выразить свое уважение…
Она вдруг замолчала, видя выражение искренней печали на его лице. Священник и в самом деле был гораздо более опечален и огорчен, нежели любая из теток Клеменси или ее сестра, когда Шарлотта посетила их двумя днями раньше.
Он с трудом справился со своими чувствами и не стал извиняться – и этим понравился ей еще больше. С чего бы это человеку извиняться за проявление горя и печали на похоронах? Священник молча провел ее к ряду скамеек, посмотрел ей в глаза таким взглядом, к которому уже не нужно было прилагать никаких слов, и вернулся к дверям, высоко подняв голову.
Он подошел к ним как раз вовремя, чтобы встретить Сомерсета Карлайла, который выглядел каким-то исхудавшим и даже несколько усталым, и тетушку Веспасию в роскошном черном одеянии и шляпке, украшенной перьями скопы, приколотыми удивительно красиво. Покрой ее черного парадного платья из шелка и баратеи лишь подчеркивал ее высокий рост и элегантную осанку. Покрой был асимметричный, что в этом сезоне было последним писком моды. В руке у нее была трость эбенового дерева с серебряным набалдашником, но она на нее не опиралась. Веспасия накоротке переговорила со священником, объяснила, кто она такая, но не почему решила приехать, после чего проследовала мимо него с великой важностью, достала лорнет и стала изучать внутренность церкви. Через секунду леди Камминг-Гульд заметила Шарлотту и тут же потеряла интерес ко всему остальному. Она взяла под руку Сомерсета Карлайла и велела ему проводить ее к тому ряду скамей, где сидела Шарлотта, перекрыв таким образом дорогу туда Кэролайн и бабушке, когда те вошли в церковь минуту спустя.