Пожар

Лаврова Ольга

Стольникова кидается к ней, замахивается.

По складу бежит давешняя кладовщица, зовет:

– Наташа! Наташа!.. Елена криком кричит! А дверь изнутри заперта!

Обе устремляются к конторке.

На часах в кабинете Знаменского стрелка переползла за полдень.

– Опаздывает Стольникова… – неодобрительно про­износит Пал Палыч и возвращается к прежнему разго­вору: – Каналы сбыта, каналы сбыта! Товар мог идти через постороннюю лавочку. Могли торговать и прямо со склада.

– Вполне

вероятно, – соглашается Томилин. – В об­щем, нужна большая бригада.

– Так создавайте!

– Уже. Передал список генералу на подпись.

Знаменский кладет руку на внушительную стопу па­пок бухгалтерского вида, громоздящуюся на столе:

– А что здесь?

– Материалы прежних инвентаризаций и ревизий. По первому впечатлению излишков и недостач у Стольниковой не было. Однако пересортицы случались, Пал Палыч. Не раз! – подчеркивает Томилин.

– Да ведь пересортица что ж… Если товар сходный, ревизоры засчитывают один вместо другого. Так уж пове­лось.

– Неправильно повелось! Согласно документам дол­жны быть кроссовки, а предъявляют тапочки. Почему? Могут кроссовки сами собой превратиться в тапочки?

– По законам природы – нет.

– Вот именно! Пересортица меня настораживает! Иногда недостача копится постепенно, ее маскируют всякими фокусами. В том числе годится и пересортица, а мы ее принимаем за детский грешок! Извините, что горячусь! – Томилин усмехается: – Любимая мозоль.

– И что за пересортица была у Стольниковой?

– Хрусталь вместо фарфора засчитывали. Магнитофо­ны – за телевизоры. Мужскую одежду – за женскую.

– Объяснения давала?

– Стандартные отговорки. Напутали при доставке, напутали при вывозе…

Легкий стук в дверь, и входит Томин.

– С утра пораньше уже вместе! Обо мне, похоже, не вспоминают.

– А ты не пропадай! – Знаменский рад его видеть. – С глаз долой – из сердца вон… Слыхал?.. Какие вести с незримого фронта?

– Довольно прозаические. Например, сигнализация до пожара была в целости.

– А сторож? Предполагаемые уголовные дружки?

– Нету.

– С чем же ты, Саша, к нам?

– Вы так погружены в высшую бухгалтерию – даже стыдно со своей мелочевкой… Мадам Стольникова вчера учинила скандал и потасовку.

– С кем?! – в один голос восклицают Знаменский и Томилин.

– У-у, тут таинственная незнакомка в машине!

Томин выдерживает паузу, и Пал Палыч торопит:

– Не тяни!

– Выкроил я минутку и разыскал ее.

– Вот везучий! – улыбается Томилин.

– Везение ни при чем. Я ее вычислил.

– Каким образом?

– Хм… Все-то вам расскажи. Сообщаешь конечный результат – удивляются: «О-о-о!» Объяснишь механику – скажут: «А-а-а…»

– Согласен разочароваться, – настаивает Пал Палыч. – Давай рассказывай!

– Ну, если публика очень просит… Напомню, что я имел: светлые «Жигули» – двойка, универсал, – номер кончается на ноль. За рулем

женщина. По счастью, есть на свете райГАИ. Низко бью челом. Мне отбирают все «Жи­гули» соответствующей модели. Из них отсеивают светлые. Из светлых – все с нулем. Из тех – где за рулем женщи­на: как владелица или по доверенности. Дальше я уже пристально интересуюсь, что за дамы в остатке. Родная милиция помогает. И сегодня вдруг узнаю: одна из них накануне сцепилась со Стольниковой! Как видите, про­ще пареной репы.

– Саша… кто? – спрашивает Знаменский, предчув­ствуя крупную удачу.

– Некая Уварова. Тоже завбазой УРСа, только друго­го ведомства. Коллеги, так сказать… Ага, пробрало? – Томин доволен произведенным эффектом.

– Договаривай, договаривай! Потасовка…

– Да, Паша, имела место в кабинете Уваровой. Кла­довщицы с перепугу вызвали милицию. И тут женщины мгновенно помирились. Прикрыли синяки платочками и стали патрульного спроваживать. Хорошо, он оказался формалист: потребовал письменное объяснение. – То­мин достает листок, зачитывает: «Претензий друг к другу не имеем…» И ниже – автографы обеих дам.

– Позволь… – Знаменский берет листок. – В шест­надцать часов… То есть отпросилась у меня и полетела драться?

Все трое переглядываются.

Робкий стук в дверь – и на пороге Стольникова. Под обращенными на нее взглядами невольно ежится и здо­ровается смущенно.

– Легки на помине, – говорит Знаменский. – С опоз­данием на пятьдесят пять минут.

– Извините… не рассчитала… троллейбус…

– Обманули вы меня вчера, сославшись на самочув­ствие.

– Нет, я правда себя не помнила… правда было очень плохо…

– А теперь вам хорошо, когда поколотили Уварову? Теперь полегчало? – требовательно спрашивает Знамен­ский.

– Ее стоило!.. Стоило! – вырывается у растерявшейся было Стольниковой.

– За что?

– Это не имеет отношения! Чисто личное! Абсолютно не имеет отношения!.. – Голос ее не слушается. – И вообще ничего особенного не было!..

– «Не имеет отношения» или «не было»?

Стольникова молчит.

У жилого дома тормозит автофургон. Из кабины выпры­гивает Костя, идет в подъезд. Звонит в квартиру Гуторской.

Хозяйка, одетая по-домашнему, но подтянутая и ак­куратная, как всегда, с неприязнью встречает гостя.

– Тебе чего? – Тот мнется. – Дуся, что ли, прислала?

– Нет. С Дусей я… расстался. – В легком смущении Костя поворачивается к зеркалу, приглаживает волосы, рассматривает какой-то пупырышек на подбородке.

– Как же она отпустила? – с насмешливым любопытством спрашивает Гуторская.

– А я пока ее дома не было. Взял отгул, собрал; шмотки и тягу.

– Хорош гусь!

– Да ведь погорели вы, Женечка! – Костя обретает привычную развязность. – Что она теперь может мне предложить? В беде я никому не помощник – только себе!