Пожарский 3
Шрифт:
— А ну, цыц! — гаркнул из приёмника Пахом и появился на пороге. — Отцепись от ног-то, шалая! Сказано тебе: не выгонят вас! Ждите!
— Ждите, — веско подтвердил Кузьма и протолкался по коридору, увлекая за собой в пустующий кабинет меня и Пахома. Я успел отметить нескольких лежащих на полу, вид которых мне вовсе не понравился.
Дверь закрылась.
— Дядька, а это что за битые да болезные? — спросил я. — Не припомню, чтобы Федя мне о таких неблагополучиях рассказывал. Или польское войско до Москвы дошло и лютует?
— Про польское войско я, Митя, никаких новостей
— Так-так, а ну, поподробнее?
— Дело вышло простое. Про реквизиции, которые царевич окрест Тушино учинил, все давно наслышаны. Дескать, в первый раз придут — половину зерна выгребут. Потом ещё от половины половину. В третий раз не побрезгуют, остатки выметут. Говорят, мужички, тех реквизиций не дожидаясь, повсеместно зерно по лесам прятать начали
— Мужиков понять можно.
— А ты б не попрятал? — Пахом сердито поддёрнул пояс. — Чем кормиться, скажи на милость? И так год не самый жирный задался.
— Ну, дальше-то?
— Дык… С востока от Москвы, почитай, подчистую всё выгребли. Голод наступил. Народец, говорят, на юга бежать налаживается. И побежал бы уже, кабы не ребятишки. Куды бечь в зиму-то?
— Неужто эти оттуда, в обход Москвы к нам притекли? — удивился Кузьма.
— Не, эти севернее Москвы сидели, да ближе в нашу сторону. Думали — пронесёт, однако ж, явилась к ним большая реквизиционная команда. Глядь — по амбарам пусто. Пашка Салтыков, за старшего он был, в дому у старосты сел да давай мужиков мордовать. А один там в команде у него мордоворот схватил с печки мальчонку и говорит: «Щас детям вашим всем глаза повыколем да уши поотрежем, коли не сознаетесь!» Мать заголосила, мол, всё покажу, не трожь дитё…
— Вот же мрази.
— В общем, повела их баба. Своих же мужичков заставили схрон раскапывать, доставать да грузить. Только к тому моменту, как реквизиторы оглобли собрались разворачивать, из соседних деревень мужики подоспели. Да не одни, дворянчик с ними и четверо его конных слуг.
— Надо полагать, такой прыти реквизиторы не ожидали.
— Точно. Растерялись, как есть.
— Всех положили?
— Один Пашка Салтыков утёк, огнём да молниями отбиваясь. Силён оказался. Вон, расписных под хохлому видел? Его работа. Мужики еле как в сани заволоклись, сильно побитые вусмерть побитых складывали. По дороге ещё решили, что просто так им самовольство Тушинский вор не спустит.
— Это ещё кто?
— Так царевичу прозвище дали. Вчера ещё в разговоре с Московскими соглядатаями мелькало.
По телефону нанятые для пригляда людишки звонили каждый день, но бывало, что, боясь потерять доносную копейку, такую околесицу несли, их доклады на три ряда, перепроверять было надобно.
— Полагаю, бунтари до дома добежали, да решили с места срываться?
— А чего сидеть-то? Ждать, пока карательный отряд прибудет? В одночасье собрались.
— И почему к нам?
— Слухи, говорят, ходили, что в Пожаре еда большими складами собирается.
— Ядрёна-Матрёна, только толп беженцев нам не хватало…
— Помещика своего тоже привезли, совсем
— А чего тогда сидим? Пошли, с него и начнём.
ЦЕЛИТЕЛЬСКО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
Ничего сверх-ужасного в повреждениях молодого дворянина не было. Ну, глубокие ожоги. Не такое ещё видали. Но что младший Салтыков смог в одиночку осадить толпу, в которой, помимо прочих, был даже маг, характеризовало его как бойца с очень крепкими нервами. С другой стороны, не будь с мужиками этого мага, всех бы Пашка в лесу и положил, а так пришлось ему уйти. Без коня, причём. Поди, долго пешком из леса выгребал, потому крестьянские обозы и погоня не настигла — шли-то до Пожара четыре дня, да телеги с зерном не бросили, всё одно выкопано уже.
«Так что формально, раз уж я их принял, — заметил я Кузьме между делом, — получается, что я спёр у Тушинского царевича телеги».
«Да и наплевать, — с похвальным равнодушием откликнулся Кузя. — Можно подумать, ты ему собирался на верность клясться».
«После призвания поляков и непонятных заигрываний с альвами — точно нет».
«Вот и наплюй».
В этот момент дворянин резко вздохнул и распахнул глаза.
— Лежать, — я слегка упёрся пальцем ему в плечо, — мы ещё не закончили.
Он перестал дёргаться и посмотрел на меня с подозрением:
— Вы целитель?
— Я — князь Пожарский, если тебе это о чём-то говорит.
Эту информацию молодой помещик переваривал с минуту:
— Вы, волей случайной удачи проезжали мимо моего поместья? Или?..
— Или, — слегка отстранённо согласился я. Работаю же, как-никак! — Ты и люди твои у меня в имении. Пашка Салтыков тебя тщательно пожёг. Помнишь дело?
— Это помню, — припомнил он.
— Потом пока ехали, здорово морозом шибало. Удивляюсь я: как твои мужики тебя живым доставили? Так что поверх ожогов обморожение. Но жить будешь, и даже ходить своими ногами…
— … и ложку с ножом держать своими руками, — хмыкнул Кузя.
— А оружие? — сразу испугался помещик.
— И оружие, — успокоил я. — Тебя звать как?
— Афанасием. Из Никитиных мы.
— Дмитрий, — я встал с докторской табуретки и протянул помещику руку, — будем знакомы. Поскольку ты был в беспамятстве, твои люди обратились ко мне с просьбой о помощи. Статус ваш пока гостевой. С ранеными разберёмся, там разговаривать будем.
Поскольку подобных раненых — пожжённых, а сверху помороженных — было много, Кузьме пришлось пару раз делать перерыв и отлучаться.
— Зато в хранилищах наших такая звенящая пустота на предмет грызунов образовалась, — смеялся он, — любо-дорого.
Итак, к вечеру образовалась огромная толпа крестьян, к которым прилагался один помещик с четырьмя помощниками. Уровень магического умения у Афанасия Никитина был не ахти — около ста сорока единиц по всем показателям. Удивляюсь, чего его Салтыков испугался. Впрочем, Пашка Салтыков хорош был только потому, что все остальные против него оказались магическими умениями не владеющие.