Пожилая дама в Голландии

Меральда Клара С.

Йохан ван де Аальст, или муж Лизы, оказался слегка лысеющим мужчиной в возрасте около сорока лет, массивного телосложения – его фигура напоминала боксера. Несмотря на просторный свитер, при каждом движении рук обрисовывались мощные бицепсы. Когда он длинной широкой рукой пододвинул мне рюмку коньяка, я тут же представила себе эту руку, сжатую в кулак для нанесения удара. Образ оказался настолько ярким, что я поспешно схватила рюмку и выпила коньяк одним глотком.

Сразу же в меня вперился удивленный взгляд Лизы и беспокойный взгляд моего ребенка.

– Браво, вот это я понимаю! – Муж Лизы снова пододвинул

мне полную рюмку.

С бешеной страстью я повторила бы тоже самое, но мне удалось сдержаться.

– Я – пас. Только первая рюмка действует немедленно, – объяснила я.

На лице моего ребенка отразилось облегчение. Немного погодя я уже колебалась, не проглотить ли и вторую рюмку, но в конце концов про себя махнула на это рукой.

– Какие впечатления у вас от Соединенных Штатов? – обратилась я к Йохану.

Мой ребенок сделал недовольную мину.

– Сильная страна, – последовал немедленный ответ.

– Сильная в каком смысле? – продолжала я допрос. Я была уверена, что Войтек мысленно уже стонет.

– Это страна, в которой считаются только с сильными людьми. Там не признают слабаков и аффектированных прекраснодушных. Даже художник ценится только тогда, когда он на своем искусстве умеет хорошо заработать.

– Это ужасно, – сказала я.

– Почему? – удивился муж Лизы.

– То, что некоторым художникам удается хорошо продавать свои картины, еще не значит, что они такие хорошие. И наоборот, много крупных художников жили в нужде.

– В Штатах все держится на профессионалах. Никто не покупает там картин, не будучи уверенным в том, что в них стоит вложить деньги.

Я не успела второй раз заявить, что это ужасно, так как раздался звонок и возникла суматоха в связи с появлением новых гостей.

Это была пара в возрасте, близком к возрасту моих детей. При их виде Войтек чуть не подскочил в кресле, а потом нахмурился. Молодой человек, увидев Войтека, также заметно помрачнел, но быстро взял себя в руки. Лиза же с улыбкой представила мне вновь прибывших:

– Это, кроме нас, самые ближние ваши соседи. Петр работает в университете в N. вместе с Войтеком…

Я незаметно покосилась на моего ребенка. Видимо, до Лизы не дошли никакие слухи о научном скандале между Войтеком и Петером, и она учтиво постаралась помочь мне познакомиться с соседями. Я жалела только, что она не пригласила меня одну, без Войтека. В оживлении, с которым Петер тут же начал говорить с Йоханом по-голландски, чувствовалась искусственность ситуации. Тем более что жена Петера, которую Лиза посадила рядом со мной, молчала как завороженная. Тогда Войтек демонстративно занялся Лизой. Тихим голосом он что-то вещал ей, и это, судя по ее лицу, ей очень нравилось, а меня дополнительно обеспокоило.

Воспользовавшись ситуацией, я опорожнила так долго стоявшую передо мной рюмку, потихоньку, краем глаза наблюдая за Петером. Это был достаточно симпатичный малый, типа «нордический блондин», что неодолимо вызывало у меня воспоминания о немецких солдатах, которых я видела во время оккупации в Варшаве.

В какой-то момент он отвернулся от Йохана и заметил, что я наблюдаю за ним. Он нахмурился и долго не отводил от меня взгляда, словно я тоже с чем-то ассоциировалась в его памяти и он пытался вспомнить – с чем. Я в замешательстве быстро повернулась в сторону его жены, пытаясь завязать с ней какую-нибудь беседу,

но результат был такой, будто я пытаюсь делать это с мумией. Ее однозначные ответы ограничивались только «yes» и «no» – видимо, неприязнь к Войтеку распространялась также на меня. Хотя, возможно, это была естественная реакция на мои речи, так как я плела все что в голову взбредет.

В один момент на какое-то замечание Войтека Лиза рассмеялась заливисто и громко, что привлекло внимание ее мужа. Он прервал разговор с Петером. Лиза сразу вскочила и исчезла на кухне. Через некоторое время она вышла оттуда с большим подносом, на котором испускали пар тарелки с креветками и с какими-то приправами. Йохан составил в сторону коньячные рюмки и из пузатой большой бутылки разлил в другие рюмки традиционную голландскую можжевеловую настойку.

Вскоре я с удовлетворением отметила: бытующее у нас мнение о том, что западные европейцы не пьют так, как поляки, – миф. И Петер, и муж Лизы лакали их национальную настойку за милую душу. Возможно, только с той разницей, что лакали ее малыми глотками, но это в конечном счете не означало меньшего количества выпитого. И, должна признаться, это наблюдение немного подняло мое настроение, правда лишь в патриотическом смысле, но в том состоянии психологического стресса, в каком я пребывала, и это было хорошо.

Когда Йохан опять начал хвалить рационализм американцев, мой ребенок, который был в Штатах только один раз и то лишь каких-то три недели, не удержался и тоже высказал мнение об этой стране, ограничившись по привычке исключительно критикой.

– А как вам нравится Голландия? – неожиданно спросил меня Петер.

– Очень богатая страна, это сразу бросается в глаза. Но я еще мало видела Голландию…

– Мама пока побывала только в Амстердаме, – добавил Войтек.

Я одеревенела. И нужно же было ему это сказать! Но тут же подумала: в сущности, хорошо, что он сказал об этом, так как у меня самой не хватило бы смелости. Я превозмогла себя и посмотрела на Петера, затем сразу же перевела взгляд на мужа Лизы. Мне показалось, они оба смотрят на меня с заметным интересом.

– В Амстердаме есть хорошо сохранившиеся старые здания и великолепные музеи, – сказала я после минутного размышления. – Поражает также обилие иностранцев, особенно цветных.

– Те цветные не иностранцы, – выпалил мой ребенок.

– У нас с этим проблемы, – поспешил с объяснениями муж Лизы. – Большинство цветных из Индонезии, они обслуживают наше голландское население.

– Неприятно нести ответственность за последствия колониального грабежа? – Не только смысл, но и тон вопроса моего ребенка был откровенно язвительным.

– Замолчи! – прикрикнула я на него по-польски.

– И не подумаю! – заупрямился он, как будто не был моим ребенком, которого я имею право отчитать. – Так чванятся своей работоспособностью, порядком и богатством, а в сущности, моральные ничтожества.

Никто из этого диалога наверняка ничего не понял, но, судя по тону Войтека, каждый мог домыслить, что он сказал нечто оскорбительное. Во всяком случае Петер посмотрел на моего ребенка с ненавистью.

– В Амстердаме я наткнулась на парня, который пребывал в глубоком наркотическом трансе… – выпалила я, чтобы разрядить обстановку. – Он выглядел как живой труп. Таких наркоманов необходимо лечить принудительно.