Пожиратель Душ

Орлов Антон

Из окна на втором этаже открывался вид на подернутую моросью булыжную улочку. Вровень с карнизом покачивались мокрые верхушки сорняков с клумбы перед фасадом. Каждый раз, как они попадались на глаза, Ксават испытывал прилив желчного азарта – хотелось поймать кого-нибудь из гостиничной прислуги и еще раз обругать за нерадивость.

На другой стороне улицы прятались за высокими заборами одноэтажные домики, напротив торчал старый-престарый особнячок с внушительным парадным крыльцом. По бокам от широченной лестницы мокла под дождем пара

щербатых каменных грызвергов.

– Это что за звери такие? Похожи на злых собак и на безгривых львов.

– Грызверги.

– Что-то я о них читала… Они считаются особо опасными животными, правда?

Элиза, дрянь девка, заигрывала с Келхаром, а тот, против своего сволочного обыкновения, разговаривал с ней обходительно, без презрительных интонаций.

Прочитал ей целую лекцию – о том, как в давние времена, когда правили императоры династии Оншчегото, грызвергов специально тренировали и натаскивали для преследования неугодных.

– …Это у них в крови. Они лучшие преследователи, чем собаки. Если грызверга натравить на врага, его ничто не остановит. Погоня может продолжаться несколько суток, месяц, полгода – грызверг будет идти по следу, как разогнавшаяся смертоносная машина, делая короткие остановки для сна, добывая пищу, где придется, не отвлекаясь на посторонние объекты. В конце концов он настигнет и растерзает свою жертву. Я бы сказал, что грызверг – это неотвратимая погибель, пример всем охотникам.

«Хе, только не тем, которые пьют с Сорегдийской тварью!» – ехидно ухмыльнулся в сторону Ксават.

– Но, наверное, такого грызверга можно было застрелить из арбалета или из пистолета? – нежным голоском заметила Элиза.

– Это было невозможно, потому что на императорских грызвергов надевали ошейники с оберегами, отводящими пули, стрелы, арбалетные болты, пушечные ядра и любое метательное оружие, – Келхар скупо улыбнулся, глядя сверху вниз с сумрачно-умильным выражением на хорошенькое личико девушки.

– Я слышал, супруга рифалийского гараоба держит такого зверя, – вступил в разговор Донат – он сидел, как идол со сложенными на животе руками, в самом вместительном кресле, какое нашлось в этом дрянном заведении. – Говорят, невеликого ума женщина, однако же грызверга приручить сумела. Я также слышал, что она раздобыла для него один из тех знаменитых ошейников старинной работы.

Пустая тема увлекла всех, кроме Ксавата; даже Вилен, скромненько сидевший в углу, с интересом прислушивался. А Ксават мог сейчас думать только о двух вещах: об охоте и о Хасетане, о Хасетане и об охоте.

Этот темный и жутковатый закоулок Пластилиновой страны на проверку оказался интересным местом. Хотя, если бы не Дэлги, чье присутствие гарантировало Нику безопасность, он бы ничего интересного тут не увидел. Это, наверное, как на море: одно дело, если ты захлебываешься и тонешь – и совсем другое, когда сидишь в лодке, спокойно разглядываешь переливчатую водную поверхность,

медуз и водоросли в ее толще, небо с чайками, горизонт… Ник чуть не утонул, но его в последний момент выдернули за шиворот.

Теперь он мог оценить экзотику пещерной жизни. Вот только очищать семена тамраги ему уже осточертело. Он продолжал работу через силу – из признательности к Дэлги и ради вкусного супа вечером.

На подозрительные шорохи за шторой, где находилась решетка, он обратил внимание не сразу. Уж очень они были тихие, а Ник с мрачным упорством раздевал очередную «черносливину». Когда до него дошло, что привычный звуковой фон изменился, он поднял голову – и замер: штора колыхалась.

Там кто-то есть. Ник покрылся холодным потом.

Не паниковать. Действовать, как велел Дэлги.

Вскочив, он схватил факел, поджег от свечи, сунул в крепление из темного окислившегося металла. Повторил эту процедуру. Он торопился, руки дрожали.

Пещеру залил яркий трепещущий свет, запахло гарью. Штора продолжала шевелиться.

Сердце колотилось где-то в пятках. Ник подошел к сложенному у стены оружию, вытащил из ножен длинный кинжал. Потрогал пальцем лезвие: острое, как бритва.

– Эй, кто там? – хрипловатый голос, то ли женский, то ли детский.

Ник молчал.

– Ну, я же тебя слышу! – в голосе звучала обида. – Открывай, а то мне холодно!

Он неуверенно шагнул к шторе.

– Что ты там делаешь?

Дэлги вроде бы не запрещал задавать визитерам вопросы.

– Ищу выход, а тут темно, – жалобно затараторила девушка. – Они меня поймали и привезли сюда, я от них убежала, заблудилась. Открой скорее, мне страшно!

Ник сделал еще один шаг, но снова остановился. Дэлги ведь предупреждал… С другой стороны, вдруг это настоящая девушка, попавшая в неприятности? Всякое ведь бывает…

За шторой начали шмыгать носом и всхлипывать, негромко и беспомощно. Это его доконало. Слишком часто он слышал, как плачут – и в палаточном лагере беженцев, и до, и после. С кинжалом наготове подошел ближе, отдернул тяжелый занавес и сразу отступил назад.

Ничего опасного там не было. Возле решетки стояла, держась за прутья, самая обыкновенная девчонка. Абсолютно голая, исцарапанная, грязная.

Ник, от этой картинки лишившийся дара речи (он в первый раз видел девушку без ничего, кино не в счет), ошеломленно смотрел на нее.

Небольшие округлые груди, широкие бедра, полные коротковатые ноги. На шее сверкает колье. Ногти грязные, обломанные, зато на пальцах перстни с драгоценными камнями. Мраморно-белое скуластое личико, немного вздернутый нос. Мокрые слипшиеся волосы непонятного цвета свисают сосульками, падают на лоб. Глаза большие, блестящие, с темной до черноты радужкой.

– Ты кто? – выдавил Ник.

– Люссойг. Это меня так зовут, – она хихикнула, словно и не плакала минуту назад. – Какой ты хорошенький! А я там лазила-лазила, еле вылезла.