Пожиратель V

Опсокополос Алексис

Мне показалось, что Катька сейчас расплачется — очень уж у неё было растерянное и расстроенное лицо. Надо было спасать ситуацию.

— Так! — громко произнёс я, привлекая к себе внимание. — Давайте введём в нашей семье правило: никогда не обсуждать, что про нас говорят и пишут в средствах массовой информации. Не скажу, что мне прям неприятно это обсуждать, просто мне жалко тратить время на эти обсуждения. И чтобы закрыть тему боёв: я участвовал в некоторых турнирах, потому что мне нужно было где-то тренироваться. Ничего страшного в этом

нет, но это уже в прошлом, и об этом я тоже не хочу говорить. А если вам хочется что-то пообсуждать, лучше обсуждайте, куда поедете летом отдыхать. Если, конечно, год без троек закончите!

Последняя фраза относилась к мелкой, та тут же забыла про мои бои и свою обиду на мать и гордо заявила:

— У меня всего-то три четвёрки!

— А остальные тройки? — спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

— Пятёрки! — возмущённо ответила сестра.

— Ну, если пятёрки, то тогда я могу сказать, что кто-то прям напрашивается на то, чтобы провести часть летних каникул на каком-нибудь южном заграничном курорте, — сказал я Катьке, а потом обратился к сидящей рядом с ней Светке: — Тебя, между прочим, это тоже касается!

Подруга сестры тут же заулыбалась, а мать, покачав головой, произнесла:

— Ох, балуешь ты их, Игорь.

— И тебя это тоже касается! — улыбнувшись, заявил я матери.

— Ну у меня точно троек в этом году не предвидится, — ответил та. — Здесь можешь не переживать.

— Так если у Кати появятся, значит, ты недоглядела, — заметил отец, с интересом слушавший наш разговор.

— Я?! — мать от негодования аж всплеснула руками. — А почему не ты?

— Потому что ты у нас в семье главная! — ответил отец, ловко выкрутившись.

Затем они принялись спорить о том, кто должен отвечать за успеваемость Катьки, но желали это полушутя, так что можно было не переживать. Главное — отвлеклись от темы неприятного репортажа.

На завод мы приехали к половине девятого. Отец сразу же направился в цеха, выяснять, как там дела и всё ли готово к приезду комиссии, а я — в медпункт. Меня, конечно, вопрос готовности завода интересовал не меньше, чем отца, но я всё равно ни в чём не разбирался — что толку идти в цех? Да и насколько я помнил, запуск линии был запланирован на десять утра. Что там раньше смотреть? Как все суетятся и нервничают? Я такое тысячу раз видел, я лучше схожу к Насте и попрошу восстановить мне силы перед явно непростым днём.

Комиссия должна была прибыть к нам где-то в районе полудня — они прилетали из Москвы одиннадцатичасовым рейсом и сразу же собирались ехать на завод. А может, и в половине первого. Пока выйдут из самолёта, пока их встретят и рассадят по машинам, пока доедут к нам. К этому времени мы должны были запустить линию, получить первые стволы и удостовериться, что с ними всё нормально. В общем, до момента икс, когда я узнаю, получим мы государственный заказ или нет, оставалось три с половиной — четыре часа. Не так уж и долго нервничать предстояло.

В

медпункте по причине раннего времени никого, кроме Насти, не было, поэтому я мог не просто поздороваться со своей девушкой, но и обнять её и поцеловать. Так-то мы не скрывали ни от кого наших отношений — это было бы глупо, но на людях особо чувства не проявляли.

— У-у-у… — протянула Настя, избавившись от моих объятий и коснувшись ладонью моего лба. — Как всё запущено. Вообще не спал, что ли?

— Спал, но мало и плохо, — признался я.

— Ну тогда ложись на кушетку, — приказала Настя. — Полчасика у нас есть?

— Боюсь, что нет. Минут десять-пятнадцать, не больше.

— Доконаешь ты себя, Игорь. Нельзя так.

— Можно, — возразил я. — Когда твоя девушка — лекарка, можно всё!

— Когда-нибудь ты меня окончательно разозлишь таким подходом к своему здоровью, и я тебя погружу в восстановительный сон на неделю! — пригрозила Настя. — А то и на две!

— Да давай на месяц, чего уж там.

Я рассмеялся и лёг на кушетку. Настя театрально нахмурилась, поставила возле кушетки стул, села на него, положила правую руку мне лоб, левую на верхнюю часть живота, в район солнечного сплетения, и сказала:

— Сейчас тебе станет намного лучше, только сними все защиты, чтобы часть моей магии не тратилась на их пробивание.

— Тебе достаточно просто до меня дотронуться, без всякой магии, и мне уже становится хорошо, — ответил я, снимая укрепление. — А если ещё и поцелуешь.

— В плане лечения терапия поцелуями не предусмотрена, — сурово произнесла Настя. — А вот язык заморозить могу, чтобы пациент меньше болтал и не отвлекал лекаря!

Я закрыл рот, провёл по губам рукой, словно застегнул их на замок-молнию и принялся наблюдать, как изначально небольшие ручейки магии превращаются в руках Насти в мощные потоки, и как она направляет эти потоки на меня.

В этот раз Настя то ли не рассчитала, то ли осознанно усилила воздействие, но ранее они ни разу не вкачивала в меня сколько лекарской энергии за раз. Я-то видел магию, я мог сравнить не только по ощущениям, но и по величине потоков. А может, сегодня мне меньше и не помогло бы, не зря моя любимая лекарка так удивилась, когда увидела меня. Возможно, я действительно уже почти доконал себя всей этой нервотрёпкой, но ещё держался благодаря магии и усилению. Но лекарский взгляд увидел все проблемы с ходу.

Так или иначе, но Настя обрушила на меня такой поток целительной энергии, что уже минут через пять-шесть я чувствовал себя так, будто проспал сутки. А ещё через пять минут Настя убрала от меня руки и произнесла:

— Теперь можешь вставать.

— А поцеловать?

— Я же сказала, в план лечения не входит, — ответила Настя, улыбнулась и добавила: — Но ты меня можешь, в качестве платы за лечение.

Я быстро вскочил с кушетки, обнял Настю, крепко к себе прижал и поцеловал. А выпуская её из объятий, спросил: