Пожизненный срок
Шрифт:
Нина ощутила ком в горле, ей стало трудно дышать.
— Как ты себя чувствуешь? Могу я тебе чем-то помочь?
Юлия снова встала, подошла к двери и бесцельно провела ладонями по крашеному железу.
— Нина, — сказала Юлия, нервно и испуганно. — Ты и правда думаешь, что нам надо поступать в полицейскую академию? Может быть, лучше станем социальными работниками?
«С ней происходит что-то нехорошее, она серьезно больна».
— Юлия, о чем ты говоришь?
Юлия нетерпеливо затопала
— Давида до сих пор нет, — с тревогой произнесла она. — Он должен был по пути забрать Александра, но его нет, а детский сад закрылся несколько часов назад.
Она с надеждой посмотрела на Нину:
— Он тебе не звонил?
Нина открыла было рот, чтобы ответить, но язык отказался ей повиноваться. Из глаз по щекам потекли слезы. Юлия, увидев эти слезы, растерянно моргнула.
— Сядь рядом со мной, — сказала Нина, беря Юлию за руку и притягивая к себе. — Сядь рядом, давай просто поговорим…
Она усадила Юлию на топчан и провела ладонями по ее щекам, заглянула ей в глаза.
— Юлия, — прошептала она, — где Александр?
Юлия широко открыла глаза, в них промелькнула растерянность и непонимание.
— Ты помнишь, что случилось с Давидом? — тихо продолжала Нина. — Вспомни, что произошло в спальне. Ты помнишь выстрел?
В глазах Юлии мелькнуло что-то темное, казалось, она смотрит куда-то поверх Нининой головы. Она судорожно вздохнула, лицо ее исказилось.
— Убери ее отсюда, — прошептала она.
— Кого?
— Ту, другую. Она ведьма.
Нина обернулась, посмотрела на стену над своей головой и увидела выцарапанные в штукатурке инициалы сидевшей здесь до этого заключенной.
— Ты имеешь в виду другую женщину, ту, что увела Александра?
Тело Юлии дернулось, она попыталась освободиться из объятий подруги, ударила ее ребром ладони в переносицу. Не говоря ни слова, Юлия доковыляла до двери и принялась колотить в нее кулаками, биться о металл головой. С каждым ударом из ее горла вырывались рыдания.
«Боже, что я натворила!»
Сделав два быстрых шага, Нина подошла к двери и крепко обняла Юлию сзади, стараясь ее успокоить, но прикосновение возымело противоположное действие. Юлия стала дико кричать, и этот злобный вопль прерывался только в тот момент, когда она пыталась укусить Нину.
— Юлия, я сейчас уложу тебя на топчан, на бочок, — сказала Нина, осторожно заводя руки Юлии за спину.
Она уложила вопящую женщину на топчан, головой на подушку.
Глазок открылся, и в камеру заглянула надзирательница.
— Ей нужен транквилизатор, — сказала Нина.
Юлия истерически кричала, дрожа всем телом. Нина крепко ее держала,
— Сейчас придут медики! — крикнула в глазок надзирательница.
Конвульсии понемногу прекратились, Юлия перестала биться. Вопль превратился в протяжное тихое рыдание.
Потом она умолкла и, успокоившись, неподвижно лежала, хватая ртом воздух.
— Это моя вина, — шептала она. — Это моя вина.
Нина позвонила комиссару К., выходя в стеклянный коридор из приемной управления.
— Ее нельзя так содержать, ее нельзя держать в камере, — резко сказала она, когда К. ответил. — Она на грани сумасшествия, ей необходима квалифицированная психиатрическая помощь.
— Почему ты так думаешь?
— Она видит какие-то несуществующие вещи, страдает галлюцинациями — это очевидно.
Нина ускорила шаг, стараясь быстрее выйти из давящего стеклянного туннеля.
— Стало быть, неформальный допрос превратился в осмотр психиатра? — съязвил комиссар. — Ты что-нибудь из нее вытащила?
Нина толкнула дверь. Ее обдало порывистым ветром. «Предательница, я — предательница».
— Она бессвязно бормотала о всякой ерунде, говорила, что забыла купить моющее средство, что сомневается, стоит ли ей поступать в полицейскую академию. Она плохо ориентируется во времени и пространстве. Она спрашивала, куда ушел Давид с Александром.
— Она говорила о другой женщине?
— Да, и сказала, что она ведьма. Она просила меня ее прогнать. Думаю, что Юлию, согласно параграфу седьмому, надо немедленно отправить на медицинское освидетельствование.
— То есть она ничего не сказала о том, виновна она или нет?
Нина дважды вдохнула и выдохнула.
— Возможно, я нечетко выражаюсь. Юлия настолько не в себе, что не понимает, где находится. Когда я попыталась спросить ее об убийстве, она пришла в страшное возбуждение. Медикам пришлось сделать ей успокаивающий укол. Сейчас она спит.
Комиссар К. громко вздохнул.
— Думаю, что это прогресс, — сказал он. — С нами она вообще не разговаривала.
— Вообще?
— Не проронила ни звука. И ничего не говорила о моющих средствах.
Нина остановилась, подняла голову и вгляделась в фасад полицейского управления, пытаясь представить себе огороженную колючей проволокой крышу, по которой ежедневно по часу гуляли заключенные, дыша свежим воздухом.
— Значит, вы знали, в каком помраченном состоянии она находится, — упрекнула Нина. — Вы знали, насколько она больна, но ничего мне не сказали, посылая говорить с ней?
— Ладно, ладно, — примирительно произнес К. — Она просто отказывалась говорить. Такое случается нередко.