Пожнешь бурю
Шрифт:
– Мистер Уилсон?
Он очнулся от своих мыслей, сокрушенно признав, что забыл обо всем, любуясь раскосыми синими глазами, в глубине которых сверкали золотые искорки, вздернутым носиком и полураскрытыми мягкими алыми губами.
– А? Вы что-то сказали, мисс?
– Я спрашиваю, капитан желает видеть меня прямо сейчас? – повторила Мереуин со снисходительной улыбкой, пытаясь скрыть нетерпение. Она уже дважды задала этот вопрос, а он только глядел на нее, как баран на колоду мясника. Что это с ним такое?
Боцман густо покраснел под ее пытливым взглядом.
– А…
Она вежливо поблагодарила и отвернулась, тут же позабыв о нем, поскольку ее начали терзать иные заботы. Чего теперь хочет от нее Кинкейд? С пересохшим ртом она тихо стукнула в дверь каюты и получила краткое разрешение войти.
Капитан Кинкейд сидел за уставленным аппетитными блюдами столом, перед ним вновь стоял роскошный обед, но на сей раз Мереуин удалось побороть усилившееся при виде еды чувство голода. Она все еще злилась, что не сумела совладать с собой при первом свидании с капитаном, и теперь со сдержанной победной улыбкой отклонила предложение пообедать с ним.
– Вы улыбаетесь, мисс Макэйлис, – заметил Кинкейд, внимательно изучая ее. – Почему?
– Вам не понять, – холодно ответила Мереуин. Он продолжал любезным тоном:
– Я смотрю, вам удалось после всего происшедшего за последнее время сохранить хорошее расположение духа. Остается надеяться, что вы так же перенесете и дальнейшее плавание.
Сердце Мереуин екнуло при этих словах.
– И долго еще оно будет длиться? – тревожно спросила она.
– Пять недель. – Капитан рассмеялся, увидев, как она потрясена, и принялся ловко снимать кожуру с мясистого лайма. [15] – Вы, конечно, не станете утверждать, будто время летит незаметно, – поддразнил он.
15
Лайм – разновидность лимон.
– Нелегко различать дни и ночи, когда тебя вынуждают жить в темноте, – хмуро заметила она.
– Приношу извинения за апартаменты, – проговорил капитан, изображая очередную улыбку, настолько самодовольную, что ей страшно захотелось влепить ему пощечину – но хоть я и решил позаботиться о том, чтобы вы прекрасно выглядели, делить с вами свою каюту не собираюсь. Ах, кстати, это напомнило мне о вопросе, который я хотел вам задать. Вы уверены, что до сих пор сохранили девственность?
Щеки Мереуин полыхнули румянцем, капитан захохотал, а его желтые глаза выразили искреннее наслаждение.
– Великолепно. Это позволит поднять на вас цену.
– Какое значение имеет моя… моя… – Мереуин задохнулась.
Капитан, все еще занятый чисткой фрукта, пожал плечами:
– Это имеет значение для того, кто вас купит.
Ее настиг взгляд наглых глаз, и устрашенная намеком девушка отвернулась, чтобы не видеть появившегося в них выражения жестокого веселья. Неужто правда, что тот, кто ее купит, может попробовать… потребовать… Она прижала ладони к горящим щекам и страдальчески застонала.
– Ох, да не переживайте вы так, – спокойно посоветовал ей Кинкейд. – Я
Мереуин, не понимая, смотрела на него лихорадочно блестевшими синими глазами.
– Вам прекрасно известно, о ком я толкую, – нетерпеливо продолжал капитан Кинкейд, кладя в рот ломтик лайма и морщась от брызнувшего на губы кислого сока. – Об Уильяме Роулингсе. Вы пытались украсть у него перстень.
– Откуда вы обо мне столько знаете? – шепотом спросила Мереуин и попятилась к двери.
– Я знаю все о каждом заключенном подавляющего большинства шотландских тюрем и даже некоторых английских, включая Нью-гейт. Умный бизнесмен ведет дела в обширном географическом пространстве.
– Вы чудовище, – выдохнула Мереуин, борясь с поднимающимся в душе ужасом.
– Вы мне уже говорили об этом, – невозмутимо ответил Кинкейд. Разговор вдруг надоел ему, и он неожиданно заявил: – Я хочу, чтоб вы стали моим коком.
– Что?
– Я сказал, вы станете коком на «Горянке».
– Да вы с ума сошли! – закричала она, вполне в этом уверенная.
Он покачал коротко стриженной темноволосой головой:
– О, уверяю вас, вовсе нет. Я потерял своего кока в шторм вчера ночью. Его смыло за борт. Какая жалость, он готовил превосходнейшее консоме!
– Среди членов команды есть, разумеется, и другие, способные…
Он нетерпеливо отмахнулся:
– Конечно, вы не будете готовить еду на всех. Только для офицеров и для меня самого. Ничто не доставит мне такого наслаждения, как обед, приготовленный вот этими ручками.
От его тона у Мереуин свело желудок.
– Я не смогу…
– Безусловно, сможете и согласитесь. Я хочу, чтобы вы больше времени проводили наверху, и таким образом решу все проблемы. Вы похудели и побледнели с тех пор, как мы покинули Глазго.
– Не соглашусь! – упрямо крикнула Мереуин. – Вы не можете заставить меня работать, как… как простую рабыню!
Кинкейд оскалил зубы в жуткой улыбке:
– Вам надо привыкать, дорогая мисс Макэйлис.
Она ничего не сказала, только отвернулась. Капитан встал и направился к ней в обход стола. Мереуин старалась устоять на месте, крепко стиснув зубы и решительно вздернув подбородок, но губы предательски тряслись, и она содрогнулась, когда капитан протянул руку и коснулся мягких золотых прядей, зашпиленных на затылке.
– Вам нечего опасаться меня, – сказал он. – Я не собираюсь сбивать цену на свой товар. Надеюсь заработать на вас много денег, моя дорогая.
Она вновь отвернулась, дрожа всем телом.
– Могу я рассчитывать на вашу помощь на камбузе, мисс Макэйлис?
Она молчала, и капитан, грубо взяв девушку за подбородок, заставил ее повернуть голову, впившись жестоким взглядом в широко распахнутые, наполненные страхом глаза.
– Мисс Макэйлис? – угрожающе повторил Кинкейд.
– Да, – с трудом выдавила Мереуин.