Познание России: цивилизационный анализ
Шрифт:
В тот момент, когда доминирующее поколение исчерпывает инновативный потенциал, окостеневает доктринально, когда возраст берет свое — в жизнь общества входит следующее поколение. Борьба за доминирование и противостояние имеют место в процессе такого перехода, но эти издержки минимальны. Более того, в ходе противостояния идущая на смену культура проходит проверку на прочность, учится видеть себя со стороны, избавляется от крайностей.
Описанная нами стратегия динамизации культуры через диалектику поколений не является единственной. Для полноты понимания исследуемого явления, стоит поместить ее в более широкий контекст. Назовем еще две значимые культурные стратегии.
Первая из них — мода. Феномен моды противостоит
Отметим, что мода появляется в зрелых, дифференцированных городских обществах. Причем маховик моды раскручивается от поколения к поколению по мере разворачивания истории. Смена моды последовательно ускоряется. Другое направление в развитии моды связано с включением в эту сферу все более широкого круга феноменов культуры: от одежды, к стилю жизни, архитектуре, литературе, философским доктринам и так далее. Постепенно мода охватывает собой всю целостность культуры. Она не только вводит новое, но и упраздняет, обесценивает, дезактуализует старое. Так сегодня немодны некогда печатавшиеся массовыми тиражами романы Проскурина. Так вышли из моды на несколько лет, до появления телефильма «Старые песни о главном», лирические песни классической советской эпохи. Суждение моды внеидеологично, не опирается на какие- либо аргументы, и императивно. Оно находит себе опору в энтузиастической приверженности моде. Более глубокий анализ позволяет увидеть культурную, социальную и психологическую обусловленность моды. Модно то, что адаптивно здесь и сейчас. Но анализ этих процессов — тема специального исследования.
До сих пор мы говорили о культурных стратегиях, возникших в ходе саморазвития культуры, являющих пример проявления чистой самоорганизации. Вторая стратегия также возникает в ходе самоорганизации социокультурного универсума. Однако здесь мы сталкиваемся с идеологически отрефлексированной позицией и выделенным социальным субъектом. Субъектом последней из рассматриваемых нами стратегий является государство. Суть ее состоит в том, что государство в лице своих институтов осуществляет насильственное планомерное вмешательство в процессы культурной преемственности. Блокируя либо дросселируя процессы культурной преемственности, государство изменяет параметры ситуации порождения отбора и закрепления инноваций. Всякое государство располагает для этого достаточно широкими возможностями. Перечислим основные приемы такого воздействия: изгнание из страны, уничтожение, сегрегация в гетто или лагерях, перемещение в отдаленные районы, диффамация, табуирование к упоминанию в официальных институтах культуры и образования и т. д.
Осознанное вмешательство государства в процессы культурной преемственности, как правило, свидетельствует о переломной эпохе и задает канал исторической эволюции. Изгоняя в XVI–XVII вв. евреев и морисков, Испания задавала свое будущее на века. Можно вспомнить и о том, что на исходе средневековья языческая народная культура и присущие ей практики, веками жившие бок о бок с раннесредневековым христианством, были осознаны как бесовские. Традиционно практикующие носители этой культуры названы слугами Дьявола и сгинули в мясорубке охоты на ведьм. В ряд подобных переломных процессов ложится и знаменитый нынче «философский пароход», символизировавший окончательное изгнание из СССР поколения Серебряного века, определившее историю страны на 70 лет.
Диффамация, лишение возможности самореализации, насильственная маргинализация некоторой идеологически маркированной общности также существенно
В завершение отметим, что в реальном историческом процессе присутствуют все описанные нами стратегии динамизации культуры. Мода давно уже стала существенным фактором отечественной реальности. Феномен моды вплетается в диалектику поколений, определяет массовое поведение и энергично способствует трансформации устойчивых структур. Что же касается насильственного вмешательства государства в процессы культурной преемственности, то здесь отечественная история предоставляет исследователю много интересного материала. Забудем о драматических перипетиях XX в. и обратимся к дореволюционной истории. Культурные и исторические итоги поколения декабристов включаются в общекультурный оборот лишь к концу XIX в. Миллионы старообрядцев веками несли на себе печать маргинальности и второсортности. Общекультурный процесс шел мимо старообрядческой общины. Итогом этого стало закономерное участие капитала предпринимателей-старообрядцев в подготовке и осуществлении Февральской революции. Результаты этих усилий, как мы знаем, существенно трансформировали процессы рождения и смены культурных поколений в нашей стране.
259 Если быть скрупулезно точным, надо сказать о том, что поколение Революции вытолкнуло из России не только людей Серебряного века, но и проигравшую часть собственного поколения. В России остались большевики, победившие в Гражданской войне. Эсеры, националисты, меньшевики, анархисты и т. д. ушли в эмиграцию. Эта часть поколения Революции, так же как и люди Серебряного века, в своем дальнейшем развитии вошли в историю русского зарубежья.
260 Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996.
261 Подробнее см.: Яковенко И.Г. Новые русские // Кругосвет / http:/www.knigosvet.ru, 2005.
262 Здесь мы сталкиваемся с интереснейшим явлением. В униформу поколения Революции облачаются сталинские чиновники и палачи, уничтожившие это поколение, Френч — отсылка к Гражданской войне, зримое удостоверение континуитета ленинской и сталинской гвардии. Щеголявший во френче в середине 50-х провинциальный партийно-хозяйственный начальник зачастую не участвовал ни только в Гражданской, но и в Отечественной войне. Переоблачение «начальников» в цивильную униформу закрывает классический этап советской истории и открывает тридцатилетие угасания и распада коммунистической эсхатологии.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Эволюция, переживаемая российским обществом и государством с начала 90-х годов, дает пищу для самых серьезных размышлений. Эта эволюция убедительно демонстрирует мощь исторической инерции. Наше убеждение состоит в том, что любые объяснения современных российских процессов, исчерпывающиеся политологической либо экономической логикой, поверхностны. Мы сталкиваемся с процессами самовосстановления устойчивого, системного качества, социокультурного целого. Это показывает важность познания глубинных характеристик русской культуры. Вне такого движения теоретической мысли бесперспективны не только любые попытки изменений российской реальности, но и сколько-нибудь адекватное понимание происходящего, невозможно постижение логики отечественной истории.
Во все времена ситуация кризиса рождает всплеск мифологизации, провоцирует мощный груз идеологических извращений реальности. Все эти конструкции объективно носят психотерапевтический характер, а потому востребованы широкими массами, активно продуцируются и курсируют в культурном пространстве. Неадекватные модели пронизывают собой все уровни культуры, создают социально-психологический пресс, который давит на стремящегося к непредубежденному анализу исследователя. Инерция мифологизированного кризисного мышления препятствует не только принятию, но и пониманию новых и непривычных идей, разрушающих устойчивые схемы и посягающих на привычные нормативно-ценностные модели.