Позолоченный век

Твен Марк

– Законопроект-номер-четыре-тысячи-двести-тридцать-один. Об-основании-и утверждении-промышленно-го-университета-в-Буграх! Принят-сенатом-в-первом-ивтором-чтении! Рассмотрен-комиссией-включен-в-порядок-дня - юридически-оформлен-и-представлен-к-третье-му-и-последнему-чтению!

Председатель. Объявляю третье чтение законопроекта!

У обоих друзей затряслись поджилки. Сенаторы побросали газеты, и каждый шепнул словечко на ухо соседу. Застучал председательский молоток, водворяя тишину, и началось поименное голосование. Вашингтон бледнел и слабел с каждой минутой, словно кровь по капле вытекала из его жил, и когда выкрикнуто было имя последнего по списку сенатора и прозвучал его ответ, Вашингтон весь поник, уронил

голову на грудь. Бой дан, долгая борьба кончена. И вот он - нищий. Законопроект не получил ни единого голоса!

Полковник Селлерс и сам был как громом поражен, у него чуть не отнялись руки и ноги. Но кто мог бы размышлять о собственных бедах, видя сраженного горем Вашингтона! Полковник помог ему встать и чуть не на руках дотащил до кареты. Всю дорогу Вашингтон стонал и плакал, припав к плечу друга. Полковник изо всех сил, насколько это было возможно в столь тяжкий час, старался подбодрить его, но тщетно. Вашингтон всецело предался отчаянию.

– Все кончено, - твердил он, - кончено навсегда. Теперь нам придется просить милостыню. Никогда нам не оправиться от такого удара. Это была наша последняя надежда, и вот все рухнуло! Лору повесят! Господи боже мой, ее повесят! Бедная девочка, теперь ее не спасти... Ох, лучше бы меня казнили вместо нее!

Когда они приехали домой, Вашингтон упал в кресло, закрыл лицо руками и горько разрыдался. Полковник не знал, как быть и что делать. Тут в дверь постучали, и горничная подала ему телеграмму, доставленную в их отсутствие.

Полковник вскрыл телеграмму и громовым голосом прочел:

"Присяжные оправдали. Лора свободна!"

ГЛАВА XXVII

ПРИГОВОР. ЛОРА ОПРАВДАНА

gildag19.gif*

______________

* Черного от белого не отличишь; иными словами: кто прав, кто виноват, не разберешь (китайск.).

Papel y tinta у росо justicia*.

______________

* Бумага, чернила - и ни на грош справедливости (испанск.).

В то утро, когда ожидался приговор, зал суда был набит битком, как и во все дни процесса, той же толпой, что все время с таким напряженным интересом следила за ходом дела.

Бывает в каждом судебном процессе волнующая минута - ею больше всего наслаждается завсегдатай-любитель и ни за что на свете ее не пропустит. Это - мгновенье, когда старшина присяжных уже поднялся, чтобы объявить приговор, но ни одно слово еще не слетело с его уст, которыми вещает сама судьба.

Суд был в полном сборе и ждал. Присяжные на сей раз попались несговорчивые. Даже и сегодня утром они, эти разумные присяжные, задали судье новый вопрос.

Вопрос был такой: уверены ли доктора, что покойный не страдал никаким недугом, который вскоре свел бы его в могилу, если бы его и не застрелили? Видно, был среди присяжных такой, который желал доказать, что не зря он тут заседает, и старался найти более или менее подходящее решение, какое всегда выносят присяжные в уголовных процессах, - не на основе свидетельских показаний, а путем каких-то своих умозаключений, загадочных и непонятных.

Во время этой новой проволочки публика вела себя на редкость терпеливо, развлекаясь малейшим движением судьи, юристов и подсудимой. Мистер Брэм наравне с Лорой был предметом главного внимания зрителей. Помощники шерифа бились об заклад, ставя десять против одного, что присяжные не придут к единогласному решению.

Было уже далеко за полдень, когда объявили, что присяжные возвращаются в зал суда. Репортеры кинулись по местам и обратились в слух; судья, прокурор и защита также были на своих местах; зрители заволновались и нетерпеливо вытягивали шеи, чтоб лучше видеть. Присяжные вошли и остановились. Все стихло.

Судья. Джентльмены, пришли ли вы к единогласному решению?

Старшина присяжных. Да.

Судья. Каков же ваш приговор?

Старшина. НЕ ВИНОВНА.

В зале разразилась буря,

и тщетно судья пытался смирить ее; гремели восторженные крики, проходила минута за минутой, но порядок все не восстанавливался. Толпа хлынула за барьер и окружила Лору; а она была спокойнее всех и поддерживала под руку свою старую мать, едва не лишившуюся чувств от счастья.

И тут разыгралась трогательная и прекрасная сцена, какой не нарисовать и самому дерзновенному воображению писателя, - волнующая сцена, делающая честь нашему веку, когда человечество пало так низко. В глазах всех женщин, присутствовавших в зале, героем дня был Брэм: он спас жизнь обвиняемой, и притом он такой красивый мужчина! Женщины больше не могли совладать со своими чувствами, которые так долго приходилось сдерживать. В порыве благодарности они кинулись к адвокату. Снова и снова они целовали его молодые и далеко уже не молодые, замужние дамы, пылкие девицы и вдовушки; они воспользовались случаем с трогательнейшей самоотверженностью; по выражению одной из вечерних газет, они "утопили его в поцелуях". Какое сладостное зрелище! И как сладостно будет через много-много лет вспоминать: "Я целовала Брэма!" А сам мистер Брэм принимал эту атаку любящих сердец, как истинный рыцарь, - храбро сносил поцелуи дурнушек и от души платил хорошеньким той же монетой.

Эта прелестная сценка и поныне известна в Нью-Йорке как "лобызание Брэма".

Когда буря поздравлений несколько утихла и порядок был восстановлен, судья О'Шонесси сказал, что теперь его долг позаботиться о надлежащем устройстве оправданной. Приговор присяжных не оставляет сомнений в том, что женщина эта не в своем уме и помешательство ее опасно для окружающих, а потому она не может быть оставлена на свободе.

– Ввиду этого, - сказал судья, - руководствуясь предписаниями закона и велениями здравого смысла, я передаю Лору Хокинс на попечение директора Государственной лечебницы для душевнобольных преступников, где она будет содержаться до тех пор, пока Главная инспекция по делам душевнобольных не распорядится выписать ее. Шериф, поручаю вам немедля приступить к исполнению этого приказа.

Лора была сражена. Она-то надеялась, что сейчас выйдет отсюда и вновь станет свободна как ветер, - и вдруг внезапный страшный удар! Миссис Хокинс дрожала, как в лихорадке. Лора безумна! И ее запрут вместе с сумасшедшими! Миссис Хокинс ничего подобного и в голову не приходило. Брэм сказал, что он тотчас заявит протест на основании habeas corpus.

Но судья считал себя обязанным исполнить свой долг, и закон есть закон. Ошеломленная нежданной бедой, не понимая, откуда она на них свалилась, миссис Хокинс беспомощно смотрела, как конвойный уводит Лору.

Не успела Лора опомниться, как ее препроводили на вокзал, а оттуда в лечебницу для помешанных преступников. И лишь оказавшись в этой огромной, мрачной обители безумия, Лора поняла весь ужас случившегося; лишь когда ее встретил добрый доктор и она прочитала сострадание в его взгляде и, едва попытавшись объяснить ему, что она вовсе не безумна, поняла по его лицу, что он все равно ей не поверит; лишь когда она шла через отделение, куда ее назначили, и увидела лица ужасных созданий, одновременно и преступных и безумных, - страшные лица, которые ей отныне суждено видеть каждый день, и когда ее заперли в крохотной пустой каморке с голыми стенами, которая отныне станет ей домом, - лишь тогда силы оставили ее. Едва ушла обыскавшая ее надзирательница и Лора осталась одна, она упала на кровать и хотела было собраться с мыслями, но они проносились в мозгу беспорядочным вихрем. Ей вспомнилась речь Брэма, вспомнились свидетели, утверждавшие, что она помешана. Неужели это правда? И уж во всяком случае, если она останется здесь, среди этих чудовищ, она и впрямь сойдет с ума. Нет, лучше умереть, чем медленно терять рассудок здесь, в заточении...