Позорный столб (Белый август)Роман
Шрифт:
— Папа, перестань дрожать коленями! — сказал Лайошка, помогая отцу натягивать штаны.
После того как Лайош Дубак старший благополучно натянул штаны, подполковник поспешил разделаться со всей компанией. Он обошел гимнастический зал и у нескольких человек справился, говорят ли они по-румынски.
— Выгнать их всех! — приказал он затем. — Всем немедленно убираться к чертям! От этой бабы можно оглохнуть!
— Hajde! — ободряюще крикнул старший сержант.
Румынские солдаты, моргая, уставились на подполковника,
— Эй, мальчуган! — окликнул мальчика капрал, стоявший с наружной стороны дверей, и поспешно сунул в руки ребенка ржаной хлебец.
Хлебец был еще совсем горячим и таким большим, что приходилось держать его обеими руками. Лайошка выпустил руку отца и обнял румынский хлеб. Капрал повернулся и пошел в глубь темного двора.
На улице у ворот их ждал Зингер с псом Доди, спокойно дремлющим на руках у хозяина.
— Второй румынский хлебец за сегодняшний день! — гордо объявил Лайошка.
— Очень уж он тяжелый. Наверняка килограмма два будет, — медленно проговорил Зингер.
Молча они дошли до площади Ференца Листа; тут Дубак заговорил:
— Этим паршивым румынам никогда не выпечь такого хлеба, какой пекли наши полевые пекари! Мое почтение, господин Ланг!
Приветствие относилось к человеку, одетому в военный китель и кепку, который вместе с товарищем как раз перед ними повернул в сторону улицы Кертес и на которого Лайошка, зазевавшись, едва не налетел со своей ношей.
Человек в кепке обернулся и кивнул.
— Добрый вечер, — сказал он и пошел дальше с товарищем по скудно освещенной площади, где грустно покачивались всего только три газовых фонаря.
— У этого человека из Задунайского края больная печень, — пояснил Дубак, глядя вслед двум мужчинам, затерявшимся в вечернем мраке.
— Какой у него низкий голос, — сказал Зингер и, вздохнув полной грудью, добавил: — Чудесный летний вечер!
Эгето и Надь приближались к консерватории. Оба хранили молчание.
— Ну и вечер!.. — первым заговорил Надь.
И тут между ними начался лаконичный разговор. Они говорили вполголоса.
— Да… Где будете ночевать? — спросил Эгето. — Уже без четверти восемь.
Надь махнул рукой.
— Вы видели маму? — Он вздохнул. — Она очень плакала? — спросил он, избегая взгляда Эгето. — Как… она?
— Она не плакала, — сказал Эгето.
— Правда? — усомнился Надь, искоса поглядев на своего спутника.
— Правда.
Оба немного помолчали.
— Она больна, — сказал Надь.
— Сильная женщина, — произнес Эгето. — Она решительно отказалась от меня и даже
— Да, — задумчиво отозвался Надь, — она сильная! Но как эти шпики разочаровались! Мотаются без толку по городу, все делают наугад. Эти, например, были из девятого района, я узнал. Что взбрело им в голову? Кто-нибудь донес? Наверняка они уж не придут больше. Но все же… некоторое время мне не следует показываться дома. — Он смотрел на Эгето. — Белая анархия, — продолжал он. — Когда она кончится?
Эгето не ответил.
— Через несколько дней… может быть, я смогу опять спать дома. — В голосе Надя звучала надежда.
Эгето отрицательно мотнул головой.
— Нет? — хрипло спросил Надь.
— Не думаю, — отозвался Эгето. — Этого я не думаю. Да и Богдан говорит — возможно, долго…
— Вы утратили мужество? — спросил Надь.
Эгето промолчал.
— Почему вы не отвечаете?
— Что же отвечать? Я не утратил.
— Так что же?
— Ничего, — ответил Эгето. — Не утратил и не утрачу. Вы видите, эти собаки устраиваются прочно! Быть может, нам придется уйти в подполье! Понятно? Вот как я думаю! И Богдан тоже. Русские столько времени… Поразмыслите над этим!
— Правда, — сказал Надь. — Русские! Значит, эти здесь… сейчас так сильны? И румыны тоже…
— Нет, — тихо произнес Эгето, — неправда…
— Не-пра-вда? А кто же нас задержал?
Эгето кусал губы.
— У них на шее, — помедлив, сказал он, — сидят их хозяева… Когда-нибудь настанет время, и тогда они и мы… быть может, вместе…
— А социал-демократы? — перебил Надь и вдруг нахмурился.
— Вот видите! — улыбнувшись, проговорил Эгето. — Без сомнения, вы вспомнили о том мастере, которому в воскресенье набили морду. Он из какой партии?
— Бросьте! — сказал Надь. — Он социал-демократ.
Они помолчали.
— Значит, у вас есть где переночевать? — спросил Эгето уже на углу улицы Кертес.
Надь кивнул. Они пожали друг другу руки.
— В пятницу, — сказал Эгето, — если до тех пор не…
— Как вы полагаете, — спросил Надь, — эта группа… в союзе…
— Начало, — ответил Эгето и пожал плечами. — Самое начало!.. Но там есть настоящие…
— Да, — сказал Надь, — во всяком случае, мы начали. Где может находиться Ландлер?
— Не знаю, — сказал Эгето. — Ну, я пойду, А вы будьте осторожны!
Надь потянул его за пуговицу кителя.
— Послушайте! — сказал он, усмехаясь. — Уж вы-то мне не проповедуйте осторожность! А как вы сами недавно бросились к двери из-за ребенка! Да еще ругались. Что вы на это скажете?
— Да-а, — смущенно произнес Эгето.
— То-то же, — с удовлетворением заключил Надь;— Ну, доброй ночи.
Но Эгето не уходил. Он смерил взглядом собеседника.
— Вы очень несдержанны, — проговорил он.