Позволь мне решить
Шрифт:
Бажен оказался единственным, кому Януш рассказал о произошедшем на Парадисе: даже Велегор этого не помнил. После того, как мальчик узнал в лежащей на алтаре жертве своего отца, чёрная магия, с которой он был рождён, усиленная почти завершённым обрядом, вырвалась наружу, поглотила своего носителя – и Велегор не запомнил ни разразившегося катаклизма, ни погибших из-за него колдунов. Этому Януш только радовался: в своих переживаниях за сына он не был уверен, как мальчик воспримет то, что из-за него погибло около тысячи человек – и его мать в том числе.
Отсутствие привязанностей, которое так тщательно воспитывала в сыне Виверия, сыграло на руку не ей,
– Я не знаю, что делать, Бажен, - в отчаянии признавался священнику лекарь. – Я совершенно не думал о том, что меня ждёт… после всего… я так и не сумею… всё зря… кем он вырастет, Бажен?..
Священник слушал и молчал. Янушу требовалась поддержка, которую он оказать не мог – как не мог никто на Островах. Лекарю и его сыну следовало искать помощи в другом месте, но выпускать в мир буйного, неспособного сдерживать тёмную силу внутри себя Велегора – это могло стать ошибкой, которая погубит весь мир.
Бажен знал только один выход. Оставалось лишь дождаться, пока Велегор уснёт, чтобы начать непростой разговор с его отцом.
– …а ещё камень нашли, похожий на ураний, - продолжал щебетать мальчишка, уже уминая приготовленный священником ужин. Погружённый в раздумья Бажен не сразу обратил внимание на незнакомое слово, зато насторожился Януш, откладывая ложку в сторону. – Но потом я присмотрелся: нет, не он, просто похож очень…
– Что за ураний? – заинтересовался лекарь.
– А, ну, металл такой, - отмахнулся Велегор, явно не считая это стоящим внимания, - его старый Трифон так называл. Он мне как-то начал рассказывать про невидимую смерть и её природу… что будто бы даже Хетаг не понимает, а он, Трифон, разгадал секрет… мол, энергия, которую мы используем… ну, магия… её не камень небесный излучает, а металл, который под ним… ну, и вокруг него…
– Трифон назвал его уранием? – невесело усмехнулся Януш. – Интересно.
– Да, Трифон был самым умным в Норе, - гордо кивнул Велегор. – Он все наши заклинания отточил… Хетаг рассказывал, что первые из колдунов, кто пробовал заклинание перемещения, умирали через одного… ну, не получалось у них переместиться полностью, то голова в одном месте, а тело в другом, а то и вовсе в пыль превращались… размазывало в воздухе… Никто не понимал, почему. То заклинание срабатывало отлично, а то нет…
– Перемещение? – уточнил Бажен, с интересом подключившись к разговору: Велегор редко рассказывал о том, что на самом деле происходило в Норе, считая это естественным и всем давно известным.
– Ну да, - нетерпеливо мотнул головой мальчик, - Трифон говорил, что теоре… треорети… в общем, в идеале можно переместиться из любой точки мира в любую другую, но маг, которые читает заклинание, должен вначале сам там побывать, увидеть своими глазами то место, куда хочет попасть, вдохнуть своей грудью тот воздух… хотя бы один раз. Но и это не всё! – победно провозгласил Велегор. – Нужно, чтобы… как бы… ну, чтобы эти места были одинаковыми… ну, похожими… то есть, если ты находишься в дождливом месте, то и перемещаться должен в такое же… если ты высоко в горах, то нельзя перемещаться
– То есть, необходимы схожие природные условия, - задумчиво констатировал Януш.
Магия, та её сторона, которую показывал покойный Трифон его сыну, на деле оказалась занятной вещью, достойной внимания любого учёного. Лекарь понимал, что и сам вполне мог бы подпасть под искушение исследовать всё, что способно дать тёмное колдовство – но мысль о том, как закончил свою жизнь подобный ему в своих начинаниях Трифон, отрезвляла.
– Да-да, - подтвердил Велегор, с восторгом глядя на отца. – Видишь, ты сразу понял! А я вот долго думал…
– Просто у меня больше опыта, - улыбнулся Януш, – которого не хватает тебе. Я знаю, каким разным может быть этот мир.
– А мне покажешь? – тут же загорелся Велегор.
Лекарь медленно кивнул.
– Покажу.
Мальчик довольно шмыгнул носом и налёг на ужин, и Бажен с Янушем последовали его примеру. Священник вновь вернулся к нерадостным мыслям. Велегор странным образом уважал Януша – отчасти потому, что тот, в отличие от него, владел «магией света», как назвал отцовский дар исцеления сам Велегор. Как ни старался мальчик, залечить даже простейшую царапину у него не получалось – наоборот, рана начинала кровоточить, а то и вовсе гнить, и Януш после подобной попытки сына помочь ему перестал подпускать того к лечебным процедурам. Но вместе с уважением Велегор испытывал нездоровую привязанность к отцу, относясь к нему порой, как капризный ребёнок относится к любимой игрушке. На первых порах, когда Януш только встал на ноги, Велегор даже запрещал горожанам обращаться к нему, злился, и ни на шаг не отходил от лекаря, ревнуя его ко всему, что приближалось. Во что выльется подобное отношение ребёнка – такого ребёнка – к своему отцу, Бажен боялся даже предположить.
– Вы спать не идёте? – подозрительно спросил Велегор, когда с ужином было покончено.
– Идём, - пообещал Януш, поднимаясь из-за стола. – Только уберёмся вначале.
Сын смерил его долгим взглядом, но подвоха не обнаружил, и поднялся наверх, готовиться ко сну. Бажен дождался, когда стихнут его шаги, и тронул лекаря за рукав, прижимая палец к губам. Януш кивнул: таким образом священник предупреждал, что их ждёт непростой разговор, не предназначенный для ушей Велегора. Мальчишка бы ни за что не ушёл, если бы догадался, что взрослые продолжат вечерние посиделки: любопытство и ревность не дали бы ему спать спокойно.
Бажен начал разговор, когда Велегор уснул: Януш по недавно сложившейся традиции сидел с сыном, рассказывая одну историю за другой, пока у мальчика, обычно очень внимательного слушателя, не начинали слипаться глаза. Даже засыпая, Велегор всегда сонно предупреждал лекаря:
– Никуда не уходи…
– Не уйду, - неизменно обещал Януш, дожидаясь, пока дыхание сына не станет совсем ровным.
В такие моменты лекарь любил рассматривать лицо Велегора – спокойное, умиротворённое, и совершенно не похожее на его собственное. Бледное от жизни под землёй, худое и некрасивое, обрамлённое чёрными, как вороново крыло, волосами... Нет, Януш не замечал видимого сходства между собой и сыном, но когда Велегор смеялся, улыбался или же, напротив, бывал недоволен, его лицо приобретало то знакомое выражение, которое заставляло улыбаться самого Януша: в такие моменты ему казалось, что он смотрел на собственное отражение. Пусть и искажённое, но всё же такое… своё.