Позволь мне решить

Погожева Ольга Олеговна

Отшельник задумчиво посмотрел сквозь мальчика, сложил сухие руки на коленях.

– Давным-давно наш мир, созданный Единым Богом, погрузился во тьму. Войны, болезни, катаклизмы, полчища нечисти и злобных духов, порождаемых армией могущественных магов – последователей Клеветника – истощили мир. Даже те немногие, кто пытался сохранить веру в Единого Бога, перед лицом постоянной опасности и борьбы за выживание теряли последнюю надежду, озлоблялись, грубели, становясь ничем не лучше тех, против кого боролись…

– Совсем как на Островах… - тихо проговорил Януш, не поднимая глаз.

– И тогда Единый Бог внял молитвам верных. Он увидел, что люди не в силах справиться с чёрной магией

без Его помощи, и сошёл с небес на землю. Приняв человеческий облик, Он разрушил царство тьмы, победил Клеветника и низверг его в вечную тьму. Вместе с Клеветником этот мир покинула и магия, так что все колдуны потеряли свою тёмную силу… Мир освободился и многие, раскаявшись в своём маловерии, вновь обратились к свету. И тогда Единый вознёсся на самую высокую гору и взглянул на этот мир – такой, каким он был: освобождённым и радостным – а затем прозрел будущее. Люди, которых Он так любил, в новых временах вновь отвернулись от света; магия, которую Он запечатал собственной кровью, вернулась – и по Его щеке скатилась слеза. Единственная слеза, - палец старца, сморщенный, дрожащий, указал на Велегора. – Упав на землю, она превратилась в застывшую хрустальную каплю и затерялась в глубоких снегах той самой горы. Но раз в году над тем местом загорается северное сияние, не зелёное, но синее, как небо... Тот, кто найдёт это место и саму Слезу, обретёт редчайшую благодать, способную исцелить любой недуг… искоренить из души любой грех… осветить самую чёрную душу…

– Исцелить папу? – радостно догадался Велегор.

– Подавить в Велегоре тьму? – в свою очередь поразился Януш.

Монах светло улыбнулся.

– Однако легенда гласит, - продолжил старец, и отец с сыном тотчас насторожились, - что Слеза Единого может внять лишь одной молитве. Затем она растает…

Молчание продлилось недолго.

– Так надо спешить! – воскликнул Велегор, едва не подскакивая на месте. – Вдруг кто другой нашу Слезу отыщет?! А? Что вы смеётесь?

– Значит, самая высокая гора в мире… - задумчиво сказал Януш.

Отшельник не отвечал, глядя сквозь лекаря своими необычными, небесного цвета глазами. Велегор беспокойно потеребил отца за рукав рясы:

– Где это, пап? Ты знаешь?

Лекарь долгое время вглядывался в горящие чёрные глаза, затем медленно кивнул.

– Самые высокие горы в мире, - едва слышно проговорил старец, - в Валлии, дитя…

…Януш возвращался на родину со смешанными чувствами. В первые годы на Островах он скучал по прежней жизни просто безумно, и лишь крайняя нужда и гонка на выживание заглушали ностальгию. Он вспоминал о друзьях, думал о Марион, и многое отдал бы в те дни, чтобы узнать, как они живут, и всё ли с ними хорошо. С появлением Велегора его мир перевернулся, и Януш стал смотреть на него совсем под другим углом. И центром этого угла стал сын…

От прежней жизни его отделяла целая пропасть жизни на Островах, плен у колдунов и монастырская аскеза. Януш даже не помнил, каким он был раньше, и почти забыл такую далёкую и когда-то родную Валлию – прежние образы стёрлись новой жизнью. Он не знал, как их примет его родина – но верил, что найдёт там своего лучшего друга в добром здравии и достаточной силе, чтобы помочь им. Никто не знал снежные горы Валлии так, как герцог всего северного предела, командующий Нестор Ликонт.

Глава 2. Сквозь года

Королеве шёл сорок третий год. Усилиями верной камеристки ей удавалось сохранять и свежесть уже увядающей кожи, и красоту своего единственного бесспорного достоинства – длинных чёрных волос – и ухоженность позабывшего давние сражения тела.

Марион

высвободила руку из-под шали, потёрла ноющий висок. Она сидела в углу залы для занятий своих дочерей, наблюдая за учёбой маленьких принцесс. Шёл урок истории, и господин Вук пытался разъяснить своим августейшим ученицам тонкости политических манёвров на последней из войн Валлии. Эта тема была особенно близка Марион, но она даже не пыталась вникнуть в то, что говорил Вук. Война стала её прошлым; в настоящем королева Валлии жила политикой мужа и своими детьми.

Она посмотрела на дочерей, и губы её тронула лёгкая улыбка. Марион оказалась не единственной, в ком речь господина Вука не вызывала интереса. Восьмилетняя Каллиста, младшая из принцесс, муки учебного процесса переносила с большим трудом. Она ёрзала на стуле, упираясь в него обеими ладошками, бросала тоскливые взгляды за окно и то и дело поправляла непослушные русые кудряшки, заодно прикрывая ротик при очередном зевке. Мечтательница и выдумщица, Каллиста являлась обладательницей горячего сердца и дикого нрава, жаждущего приключений и игр, и предпочитала бурные забавы чтению и вышивке.

Совсем не такой росла её старшая дочь, Кассандра. Принцесса не отрывала тёмно-синих, как у отца, серьёзных глаз от учителя, впитывая каждое слово, и Марион могла поклясться, готовила тому уже с десяток каверзных вопросов. Десятилетняя Кассандра редко улыбалась, предпочитая общество книг любым развлечениям, и любила присутствовать на собраниях с отцом, напрочь игнорируя тех из своих сверстников, с кем ей разрешали общаться. Марион понимала дочь: Кассандру интересовали взрослые дела, и быстро утомляли детские игры. «Моя девочка», - с гордостью говаривал Нестор, подразумевая хваткий ум и недетскую проницательность старшей дочери. Кассандра унаследовала синие глаза отца и русый цвет волос своей тёти Наалы, однако черты лица и фигуру взяла материнские. Да, Марион так и не родила Нестору наследника престола, но они могли гордиться своими прекрасными дочерьми…

Королева тихо вздохнула: воспоминание о Наале заставило задуматься о том, как же по-настоящему счастлива она была, в отличие от императрицы Аверона. Наале не довелось познать радости материнства – только его горести. Рождение маленькой принцессы Аурики принесло, помимо разочарования от пола младенца, также и сильные сомнения касательно её здоровья. Аурика росла замкнутым ребёнком, плохо ела, спала, и не была способна ни к какому обучению, пребывая в подобии транса всю свою маленькую жизнь. В десять лет принцесса Аурика почти не разговаривала, не обращала внимания на окружавших её людей, не признавала порой даже матери, улыбалась редко и всегда без причины, и никто из лекарей не мог ей помочь.

Боль Наалы читалась в каждом слове их переписки, боль, отчаяние и бесконечная усталость – от попыток помочь дочери, от поисков лекарства и лекарей, от подозрений аверонского двора и ненависти своей свекрови, Северины. Старая императрица, когда-то полюбившая невестку за кроткий нрав и неподкупную доброту, после рождения больной внучки и в отсутствие других наследников искала способы аннулировать столь бесплодный брак. Хвала Единому, император Таир оказался не менее крепким орешком, чем воспитавшая его мать – все попытки Северины оговорить молодую супругу перед сыном разбивались о гранитную решимость последнего сохранить союз. Наала писала, что с рождением больной дочери Таир не замкнулся в себе, как это часто бывает с мужчинами, не отстранился от супруги, но наоборот, горе ещё больше сплотило их, и в этом Наала находила свою единственную отраду. Император Аверона оставался верным своей супруге и их любви, и не терял надежды на то, что когда-нибудь лекарство для маленькой Аурики будет найдено.