Позывной Верити

Вейн Элизабет

Сжечь сжечь сжечь сжечь...

Обезглавьте меня, или повесьте — я никогда не буду бояться — Я СОЖГУ АУКИНДОН прежде чем жизнь покинет меня

Ормэ все еще полыхает в моей голове. Но я в Англии. Снова в Англии. Понимаете, возможно, меня отдадут под трибунал. Возможно, меня будут судить за убийство и повесят. Но я чувствую лишь облегчение — облегчение — будто все эти два месяца находилась под водой и дышала через соломинку, а сейчас снова могу вдохнуть полной грудью. Сделать большой, сладкий глоток холодного, влажного декабрьского воздуха, вдыхая запахи бензина, угольного дыма и свободы.

Но ирония в том, что я не свободна. Я под домашним

арестом в Коттедже Лунной Эскадрильи. Заперта в своей комнате, именно той, что я делила с Джули, а под окнами выставлена стража. Но мне все равно — это свобода. Если они повесят меня, то сделают это чисто, быстро сломав мне шею, а это я заслужила. Они не заставят меня никого предать. Не заставят смотреть, как вешают кого-то другого. Они не испепелят мое тело и не превратят его в мыло. Они убедятся, что дедуля знает, что произошло.

Чертова Офицер Разведки Джули отправили допросить меня. Я верю, что у него получится это сделать без раскаленного железа, ледяной воды и булавок. Возможно, ему понадобится чашка чая. Я в ужасе от своего допроса по ряду причин, но я не боюсь его.

Поверить не могу, в какой безопасности чувствую себя здесь. Не имеет значения, что я узница. Все равно в безопасности.

Отчет об инциденте №2

Успешный саботаж и уничтожение штаб-квартиры Гестапо в здании Шато де Бордо, Ормэ, Франция, 11 декабря 1943

Мои отчеты — полная чушь. Я знаю, что Союзные Силы планируют вторжение в оккупированную Европу с танками, самолетами и планерами, полными подразделений специального назначения, но когда я думаю об освобождении Франции, мне представляется армия мстителей на велосипедах. Ведь именно так мы попали в Ормэ субботней ночью, все с разных сторон, все с корзинами, забитыми самодельными бомбами. Сирены не взвыли бы до наступления комендантского часа, и мы все чертовски нервничали в укрытиях — бьюсь об заклад, за каждым газетным киоском Ормэ был припрятан велосипед со взрывчаткой — я лично пролежала не меньше двух часов под грузовиком с одним из приятелей Митрайет. Спасибо господу богу за ботинки Джейми.

Мы должны были взорвать задние ворота — немного рискованно, однако поблизости никого не было из-за воздушного налета и у нас был ключ, чтобы выйти. Больше всего я боялась столкнуться с отпущенными с привязи собаками. Бедные старые псы, они же ни в чем не виноваты. Но мне не нужно было волноваться — Митрайет была беспощадна.

Кажется, нужно писать объективные подробности. Но больше не о чем докладывать. Мы были быстры и эффективны, четко знали, куда идти, — мы действовали группками по два или три человека, и у каждой такой группы была своя территория и свое предназначение — пристрелить собак, открыть двери, разогнать заключенных, установить взрывчатку. Взорвать все к чертям. Должна заметить — мы справились за полчаса. Точно не дольше сорока пяти минут — было не так много заключенных, которых пришлось освобождать, ведь технически тюрьма состояла из семнадцати узников. И ни одной женщины. Но...

Я умышленно сделала так, что мы с напарником направились в камеру Джули, освобождать кого бы там ни было. Я даже не думала о том, на что это будет похоже — пройти через комнату для допросов...

К счастью, там никого не было, но, ох, я едва могла думать об этом. Как же там воняло. От одного воспоминания начинает тошнить. Мы вошли внутрь, и запах ударил в нос, какое-то время я могла лишь хватать ртом воздух и сдерживать рвотные позывы, а парнишка-француз, пошатнувшись, ухватился за меня дабы не упасть. Конечно же, мы работали при свете фонариков, поэтому видели не многое — неясные очертания ведомственной мебели, стальные стулья и столы и несколько шкафов, ничего очевидно зловещего, но, черт, это была самая адская вонь, которой я дышала за всю свою жизнь, — словно испражнения,

аммиак и протухшее мясо вместе взятые, с примесью запаха жженых волос и рвоты — но нет, вонь стояла невообразимая, и я не горю желанием писать о ней. Только сейчас я подумала о том, что Джули приходилось жить там на протяжении восьми недель — не удивительно, что они помыли ее перед встречей с Пенн — но так или иначе, мы не могли думать ни о чем, кроме как выбраться оттуда поскорее, не задохнувшись. Прижав пальто к носам, мы принялись взламывать дверь в камеру Джули, в итоге вытащив ее сбитого с толку обитателя через ту вонючую комнату в коридор.

Спасенный нами человек ни слова не понимал по-французски. Оказалось, что он с Ямайки — наводчик из КВС, сбитый на прошлой неделе — быть может, они надеялись выведать у него план вторжения Союзных Сил? Он был в хорошей форме, они еще не успели пытать его, и несмотря на то, что едва ли ел на этой неделе, он смог нести парня со сломанными ногами...

Этот милый ямаец сейчас тут. Тут — это не в Коттедже, конечно же, думаю, его отправили на родной аэродром, тут — это в Англии, он вернулся вместе со мной. И прятался со мной в сарае Тибо. Он родом из Кингстона, и у него есть три дочери. Он шел за мной по ступеням этого ужасающего, разрушенного отеля, неся на спине тихого страдающего мальчика со сломанными ногами — в одной руке у меня был фонарик, а во второй — Кольт Пола, потому приходилось ориентироваться по памяти.

Мы встретились во дворе, где находилась гильотина, чтобы подсчитать людей. Последний включал генератор — мы прикрепили к нему таймер. На все про все у нас оставалось двадцать минут. Над головой все еще кружили несколько Ланкастеров, разрезая воздух лучами прожекторов, а тишина ночи была нарушена воем и выстрелами — множество зениток, управляемых местными парнями с целью усилить оккупационную армию, стреляли по союзным самолетам, но сердца наводчиков были с нами. За двадцать минут нужно было выбраться с Площади Ласточек и около часа пришлось переждать в укрытии, пока все затихло.

Нужно было найти кого-то поблизости, чтобы оставить там покалеченного ребенка — Митрайет это удалось — а остальные смылись, кто на велосипедах, кто на своих двух. Я и мой ямайский наводчик пошли извилистым маршрутом через сады, чтобы миновать пропускной пункт на дороге. Мы были за пределами Ормэ, он крутил педали велосипеда, а я стояла на раме позади него, поскольку он был гораздо тяжелее меня, когда раздался взрыв.

Мы упали от толчка. Не почувствовали его — просто рухнули от беззвучной волны. Несколько минут я сидела на дороге и маниакально смеялась, освещенная полной луной и пылающим в городе огнем, а мой спасенный наводчик аккуратно заставил меня взобраться на велосипед и снова погнал вперед, оставляя Ормэ позади.

— Куда, мисс Киттихок?

— На развилке налево. Зови меня просто Киттихок.

— Это твое имя?

— Нет.

— Ох, — сказал он. — Значит, ты не француженка.

— Нет, я англичанка.

— И что же ты делаешь во Франции, Киттихок?

— То же, что и ты — я сбитый летчик.

— Шутишь?

— Нет. Я — второй пилот Вспомогательного Воздушного Транспорта. Бьюсь об заклад, никто тебе не поверит, если ты скажешь, что ты наводчик Королевских Воздушных Сил.

— А ты права, — с чувством ответил он. — Этот мир принадлежит белым.

Я крепче ухватилась за него, понадеявшись, что он не такой, как Пол, иначе мне придется пристрелить и его тоже, когда мы застрянем в сарае Тибо вместе.

— Что тебя гложет, Киттихок? — мягко спросил он. — Что заставляет тебя так сильно плакать? Здесь неплохо бы и приземлиться.

Я повисла на нем, хватаясь за плечо и рыдая ему в спину.

— Они держали там мою лучшую подругу — ты сидел в ее камере. Она пробыла там два месяца.

Он молча крутил педали, переваривая информацию. Наконец спросил: