Позже
Шрифт:
– Сладких снов, приятного отдыха и постели и всей одежде.
Обычно, после сказанного, я больше не видел ее до утра. Я слышал стекольный звон, когда она наливала себе второй бокал вина (или третий), затем свет приглушался, когда она начинала читать какую-то рукопись. Только я думаю, мамы имеют особое шестое чувство, потому что в ту ночь она вернулась и села на мою кровать. Или, может быть, она просто услышала, что я плачу, хотя я изо всех сил старался не шуметь. Потому что, как она всегда говорила, лучше быть частью решения, а не частью проблемы.
– Что случилось, Джейми?
–
– Ты думаешь о похоронах? Или о миссис Беркетт?
– Что будет со мной, если ты умрешь, мама? Неужели мне придется жить в приюте?
– Потому что уж точно не с дядей Гарри.
– Конечно же, нет, - сказала мама, все еще разглаживая мои волосы.
– И это то, что мы называем спорным вопросом, Джейми, потому что я не собираюсь умирать в течение долгого времени. Мне тридцать пять лет, а это значит, что у меня еще больше половины жизни впереди.
– А что, если ты подхватишь то, что подхватил дядя Гарри, и тебе придется жить в этом доме вместе с ним?
– Слезы текли по моему лицу. Когда она гладила меня, мне становилось легче, но я еще сильнее плакал, кто знает почему.
– Это место плохо пахнет. Пахнет мочой!
– Вероятность того, что это произойдет, настолько мала, что если ты положишь её рядом с муравьем, муравей будет выглядеть как Годзилла, - сказала она. Я улыбнулся и почувствовал себя лучше. Теперь, когда я стал старше, я знаю, что она либо лгала, либо была дезинформирована, но ген, который запускает то, что было у дяди Гарри - раннее начало болезни Альцгеймера - обошел её стороной, и, слава Богу.
– Я не собираюсь умирать, ты не собираешься умирать, и я думаю, что есть хороший шанс, что твоя необычная способность исчезнет, когда ты станешь старше. Итак... у нас все в порядке?
– У нас все в порядке.
– Больше никаких слез, Джейми. Только сладких снов и…
– Приятного отдыха и постели и всей одежде, - закончил я.
– Да, да, да, - она поцеловала меня в лоб и ушла. Оставив дверь приоткрытой, как она всегда делала.
Я не хотел говорить ей, что не похороны вызвали слезы, и не миссис Беркетт, потому что она не была страшной. Как и большинство из них. Но велосипедист в Центральном парке напугал меня до смерти. Он был мерзкий.
5
Мы ехали по 86-й Трансверс-стрит, направляясь в Уэйв-Хилл в Бронксе, где у одной из моих детсадовских подружек проходила большая вечеринка по случаю её дня рождения. («Совсем уж разбаловали детей», - сказала мама.) У меня на коленях лежал подарок для Лили. Мы завернули за угол и увидели небольшую толпу людей. Авария, должно быть, произошла только что. Мужчина лежал наполовину на мостовой, наполовину на тротуаре, а рядом с ним валялся искореженный велосипед. Кто-то накинул куртку на верхнюю половину лежащего человека. На его нижней половине были черные велосипедные шорты с красными полосками по бокам, коленный бандаж, и кроссовки, покрытые кровью. Кровь была и на носках, и на ногах. Мы слышали звуки приближающихся сирен.
Рядом с ним стоял тот же мужчина в тех же
Поток машин остановился, и мама сказала:
– Закрой глаза.
– Конечно же, она смотрела на мужчину, лежащего на асфальте.
– Он мертв!
– Я начал плакать.
– Этот человек мертв!
Остановились и мы. Нам просто некуда было деться. Из-за других машин, стоящих перед нами.
– Нет, это не так, - сказала мама.
– Он просто без сознания, вот и все. Так иногда случается, когда, например, кого-то сильно бьют. С ним все будет в порядке. А теперь закрой глаза.
Я не закрыл. Покалеченный человек поднял руку и помахал мне. Они знают, что я их вижу. Они всегда знают.
– Его лицо разорвано на две части!
Мама взглянула еще раз, убедилась, что мужчина прикрыт до пояса, и сказала:
– Просто закрой глаза.
– Он там!
– Указал я. Мой палец дрожал. Все дрожало.
– Прямо там, стоит рядом с собой!
Сказанное ее напугало. Я понял это по тому, как плотно сжались ее губы. Она положила руку на клаксон. Другой рукой она нажала на кнопку, опускавшую стекло, и начала махать машинам впереди.
– Проезжайте!
– крикнула она.
– Шевелитесь! Перестаньте, ради Бога, пялиться, это же не гребаный фильм!
Они так и сделали, за исключением того, кто стоял прямо перед нами. Тот парень высунулся в окошко и делал фото на свой телефон. Мама нажала на газ и въехала бампером в его крыло. Он показал ей «фак». Мама сдала назад и свернула на встречную полосу, чтобы его объехать. Жаль, что я сам не показал ему «фак», но я был слишком напуган.
Мама едва разминулась с полицейской машиной, ехавшей по встречной полосе, и на всех парах помчалась в Уэст-Сайду. Она уже почти достигла своей цели, когда я начал отстегивать ремень безопасности. Мама крикнула, чтобы я этого не делал, но я все равно отстегнул ремень, опустил стекло, встал на колени на сиденье, высунулся наружу и расплескал содержимое моего желудка по всей машине. Я ничего не мог с собой поделать. Когда мы подъехали к перекрестку Уэст-Сайда и Центрального парка, мама остановила машину и вытерла мне лицо рукавом блузки. Возможно, потом она снова надевала эту блузку, но если и надевала, то я не помню.
– Боже, Джейми. Ты бледный как полотно.
– Я ничего не мог с собой поделать, - сказал я.
– Я никогда не видел ничего подобного. Прямо из его свернутого носа торчали кости...
– Тут я снова блеванул, но умудрился расплескать большую часть на проезжую часть, а не на нашу машину. К тому же рвоты было не так уж и много.
Она погладила меня по шее, не обращая внимания на кого-то (возможно, на мужчину, который ранее показал нам «фак»), кто сигналил, объезжая нашу машину.