Пpиключения Hиктошки
Шрифт:
— Ну и враки! — сказал Пустомеля.
— Да уж, на что Пустомеля иногда приврать любит, но таких врак даже и он бы не выдумал, — сказал стоявший рядом Шмунька.
Удивительно — когда малышей было много, красота Бабаяги на них совсем почти не действовала. Но стоило кому-нибудь столкнуться с ней на улице, как...
— Нужно ей искусственное дыхание делать, — сказал доктор Таблеткин. — Ну-ка, Тюбя, дай свой платок!
Художник Тюбя передал Таблеткину шейный платок.
— Будем делать искусственное дыхание методом «рот-в-рот», — стал объяснять Таблеткин. — Это каждому полезно уметь. На
Ученый Знайка, Винтик, охотник Патрон и другие малыши стали вокруг Бабаяги, чтобы делать ей искусственное дыхание.
— Но ведь она и так дышит, — удивился Пустомеля, — зачем же искусственное дыхание?
— Пожалуйста, не надо мне искусственное дыхание, — взмолилась Бабаяга и заплакала.
— Ничего, что дышит, — она может в любой момент перестать, — сказал Таблеткин. — Она сама не понимает, что это нужно, а наш долг ей помочь.
В это время из-за кустов выбежала Кнопочка. Она держала наперевес огромную корягу.
— А ну, пошли все отсюда к чёрту! — громко закричала Кнопочка и так замахнулась корягой, что Таблеткин со Знайкой отпрянули назад, а испугавшийся Сиропыч упал в воду. Юбка у Кнопочки сбилась на бок, волосы растрепались, и вообще, вид у нее был страшный. Таблеткин, к которому ближе всех подступила Кнопочка, понял, что сейчас она его огреет корягой по голове. Он сделал шаг назад и сказал:
— Не хочет — не надо! Мы насильно никого лечить не собираемся.
— Пойдемте, товарищи, у нас и так полно дел! — сказал Знайка.
— Вот и проваливайте поскорее, — мрачно изрекла Кнопочка.
Размахивая корягой, она разогнала зевак, чтобы Бабаяга могла спокойно отдохнуть. Подруги Кнопочки Мошка и Капелька принесли всякой еды, расстелили покрывальце и устроили небольшой пикник, чтобы накормить Бабаягу.
А Hиктошка, посидев на пенечке и набравшись сил, побрел к своему дубу, где у него тоже было припасено поесть. Ведь орехи, которыми он собирался позавтракать, все растерялись в болоте.
Глава шестая. КАК HИКТОШКА ВСЕ-ТАКИ ПОЛЕТЕЛ НА ВОЗДУШНОМ ШАРЕ, НО ЭТОГО НИКТО НЕ ЗАМЕТИЛ.
Hиктошке очень хотелось полететь на шаре, но получалось как-то неудобно. Позавчера утром, когда ученый Знайка собрал коротышек в столовой и рассказал им про воздушный шар, Hиктошка еще крепко спал в своей кровати, и его, как всегда, забыли позвать. А потом, когда он, ни о чем не подозревая, гулял в поле, то встретил Пустомелю, собиравшего одуванчиковый пух.
— Привет, — сказал Hиктошка.
— Привет, бездельник, — сказал Пустомеля.
— Разве я бездельник?
— А разве нет? Все работают, собирают одуванчиковый пух, а ты что?
— А зачем вам всем пух понадобился? — удивился Hиктошка.
— Ты что, разве не знаешь, что мы на воздушном шаре летим?
— Нет, — сказал Hиктошка. — Мне никто об этом не говорил.
— Это потому, что ты вечно отдельно от всех, — сказал Пустомеля. — Вообще не понятно, с нами ты живешь или нет. Вроде ты есть, а вроде тебя и нет.
«Да я есть», — хотел было возразить Hиктошка, но Пустомеля сказал:
— Ты какой-то не наш совсем. Нечего тебе с нами и на шаре лететь, потому что мы тебя совсем
Hиктошка заморгал глазами. Он хотел что-то ответить, у него в голове появилось множество слов, которые ему хотелось сказать, но все они почему-то стали застревать в горле. Hиктошка почувствовал, что слезы вот-вот брызнут у него из глаз. А Пустомеля вообще был сегодня в плохом настроении. Потому что перед этим он поссорился и подрался со своим лучшим другом Шмунькой и у него болело ухо, по которому Шмунька его стукнул.
— А знаешь, кто ты такой? — спросил Пустомеля и сделал загадочное лицо.
Hиктошка молча помотал головой.
— Ты никто — вот ты кто, — засмеялся Пустомеля. — Поэтому тебя и зовут Hиктошкой!
Слезы закапали у Hиктошки из глаз, и он повернулся и побежал, а Пустомеля кричал ему вдогонку только что сочиненную дразнилку:
Никто- никто- Hиктошка
Гуляет по дорожке.
Никто- никто- Hиктошка
Споткнулась об картошку.
Никто- никто- Hиктошка
Упала на дорожку,
По никто- никто- Hиктошке
Ползет сороконожка!
Последних слов этой дразнилки Hиктошка уже не слышал. Он бежал очень долго, пока не устал, а потом долго шел не разбирая дороги через какое-то ромашковое поле. Белые лепестки ромашек хлестали его по щекам, а пыльца с их желтых головок забивалась ему в нос, и от нее так хотелось плакать! Тут никого не было, но Hиктошка все равно не плакал, и только слезы текли у него по щекам, но это ведь было от пыльцы. У него просто слезились глаза, а Hиктошка шел, размахивая руками и отбиваясь от ромашковых стеблей.
— Я никто! — говорил он своему мысленному другу Вилке, а может быть, еще кому-нибудь, кто мог бы быть тут рядом и слышать. — Я никто, меня вообще нет, я пустое место. Вот оно идет по дороге — пустое место, и его никто не видит, потому что оно пустое. Потому что оно пустое, поэтому его никто не видит. А не видят его потому, что оно пустое. Да ведь это же всем ясно! Если чего-то нет, то его не видно — это всем понятно. Но и наоборот тоже верно: если ничего не видно, то, значит, ничего и нет! А если это Ничто идет и что-то там себе думает — это еще не значит, что Оно существует. Существует только то, что другие замечают. А если никто никогда ничего не замечает — значит, ничего и никого и нет! Нет тебя, дурака, ясно тебе? — и Hиктошка стукнул сам себя кулаком по голове. — В этом-то все и дело!
Слезы текли и текли у него по щекам, смешиваясь с ромашковой пыльцой. И наконец все его лицо стало желтое, и его белая рубашка стала желтая, а джинсы — зелеными, потому что если смешиваешь синий и желтый цвет — то получается зеленый. Hиктошка шел все вперед и вперед, поливая ромашки слезами и не замечая, куда идет, и неожиданно ромашки кончились, и он оказался у обрыва Огуречной реки. Hиктошка даже не успел заметить, как ромашки пропали, а он полетел с высокого обрыва в реку.
Плавал Hиктошка как рыба. Окунувшись в воду, он вынырнул и поплыл на другой берег. Когда он вылез из воды, взобрался на кочку и сел на нее, глядя в воду, то оказалось, что вся обида уже прошла. Hиктошка был весь мокрый, и с него капало. Почему-то ему даже стало весело.