Прах Энджелы. Воспоминания
Шрифт:
На рассвете мы приплываем в Нью-Йорк. Я стою на палубе, и мне кажется, что я смотрю кино в «Лирик синема» - вот-вот оно закончится, и включат свет. Священник пытается мне рассказать, что как называется, но я и так знаю: вот Статуя Свободы, остров Эллис, Эмпайр-стейт-билдинг, Крайслер-билдинг, Бруклинский мост. По дорогам мчат тысячи машин, золотых в лучах солнца. Богатые американцы в цилиндрах, белых галстуках и фраках, должно быть, идут домой спать, а там их ждут роскошные белозубые женщины. Остальные направляются на работу в теплые, уютные офисы, и все живут легко и беззаботно.
Американцы спорят с капитаном и с таможенником, поднявшимся
Потому что на этом судне вы пассажиры, отвечает таможенник, а капитан есть капитан, и мы не уполномочены высаживать вас на берег.
Да бросьте. Тут свободная страна, и мы граждане Америки.
Ну и что? Вы на ирландском корабле, где капитан ирландец, и вы, черт возьми, подчиняйтесь ему, или добирайтесь до берега вплавь.
Офицер спускается по лестнице, буксирное судно фырчит и отходит от нас, и мы плывем по Гудзону, минуя Манхэттен, под мостом Джорджа Вашингтона, мимо сотен кораблей «Либерти», которые на войне сражались когда-то, а теперь позаброшены, у берегов стоят и ржавеют.
Из-за отлива, говорит капитан, придется бросить на ночь якорь у местечка Покипси - священник называет его мне по буквам и объясняет, что это слово индейское. Чертово Покипси, говорят американцы.
С наступлением темноты слышится тарахтенье мотора, маленькая шлюпка подходит к пораблю, и нас окликает какой-то ирландец. Боже, смотрю: ирландский флаг. Надо же, глазам не верю. Эй вы там, наверху!
Он приглашает старпома сойти на берег, чтобы выпить что-нибудь вместе. C собой кого-нибудь возьмите - и вы, отец, пригласите.
Священник зовет меня, и мы со старпомом и радистом спускаемся по лестнице в шлюпку. Лодочник говорит, что его зовут Тим Бойл, и сам он из Мэйо, и мы, ей-богу, удачно бросили якорь, потому что они с друзьями как раз затеяли вечеринку, куда нас и приглашают. Мы подходим к дому с фонтаном на лужайке, вокруг которого стоят, пожав ногу, три розовых птицы. В комнате, которая называется «залом», нас встречают пять женщин. У них прически будто застывшие, и платья как новенькие. В руках они держат бокалы и дружелюбно улыбаются, обнажая идеальные зубы. Заходите, говорит одна. Мы как раз тут гуляааем.
“Гуляааем”. Так здесь говорят, да и я, наверное, через пару лет сам так начну говорить.
Тим Бойл говорит нам: девочки решили малость развеяться – мужья уехали на денек, на оленей поохотится. Одна говорит: ага, солдатики наши. Служили вместе. Война лет пять как закончилась, а они все воюют – звериков стреляют по выходным, и «Рейнгольд» хлещут до бесчуссвия. Война – это черт знает шо - пардон, очче, шо я выражаюсь.
Священник мне говорит: это дурные женщины. Надо быстрей уходить.
Дурные женщины говорят: че вам налить? У нас тут все шо хошь. Тя как звать, мой сладкий?
Фрэнк Маккорт.
Мило. Выпей че-нить. Ирландцы-то выпить любят. Пива хошь?
Да, пожалуйста.
Ух, мы вежливые. Ирландцы – такие душки. Моя бабуля была ирландка наполовину, так и я наполовину - на четверть? Не знаю. Меня зовут Фрида. Вот те пиво, мой сладкий.
Священник сидит на краю дивана, который здесь называется «софой», и две женщины беседуют с ним. Бетти предлагает старпому прогуляться по дому, и он говорит: о, я бы с удовольствием - у нас в Ирландии таких домов не сыщешь. Другая говорит радисту: тебе непременно надо увидеть сад – не поверишь, там такие
Где че?
Уборная.
А, туалет. Сюда, мой сладкий, прям по коридору.
Спасибо.
Она открывает дверь, включает свет, целует меня в щеку и шепчет: если че - я тут за дверью.
Я встаю к унитазу, облегчаюсь и думаю: что это она имела в виду, или в Америке это обычное дело, когда женщины ждут, пока ты отливаешь?
Я смываю за собой и выхожу в коридор. Она берет меня за руку и ведет в спальню, ставит бокал, запирает дверь, опрокидывает меня на постель. Возится с застежкой на штанах. Чертовы пуговицы, шо ли «молний» в Ирландии нет? Она вынимает мое счастье, залезает на меня и вверх вниз вверх вниз Господи я в раю и в дверь стучат священник Фрэнк ты там Фрида приставляет палец к губам и закатывает глаза Фрэнк ты там отец вы катились бы куда подальше и о Боже о Тереза ты видишь что творится со мной через столько лет и мне плевать с высокого дерева пусть хоть сам Папа стучится в дверь и вся коллегия кардиналов уставится в окна о Боже я весь ушел в нее и она падает на меня без сил говорит что я бесподобен и не хочу ли поселиться в Покипси.
Фрида говорит священнику, что я пошел в туалет, и у меня там слегка закружилась голова – такое бывает с дороги, да еще пиво непривычное – в Ирландии «Рейнгольд» вряд ли-то пьют. Я вижу, что священник ей не верит, и сам то краснею, то бледнею, ничего не могу с собой поделать. Имя и адрес моей матери он уже записал, и теперь, боюсь, сообщит ей, что ее драгоценный сыночек в первую же ночь в Америке кувыркался в спальне с какой-то женщиной из Покипси, чей муж, подорвавший здоровье на фронте, уехал охотиться на оленей - и это, не правда ли, достойная награда для мужчины, который исполнил свой долг перед родиной.
Старпом и радист возвращаются, прогулявшись по дому и саду, и на священника не глядят. Женщины говорят: вы с голода, небось, помираете, и уходят на кухню. Мы сидим в гостиной, молчим и слушаем, как женщины там шепчутся и смеются. Священник опять мне нашептывает: это дурные женщины, дурные, грешницы - и я не знаю, что ответить.
Дурные женщины выносят нам бутерброды и наливают еще пива; после того, как мы все поглощаем, они ставят пластинки Фрэнка Синатры и зовут нас танцевать. Никто не идет – нельзя же встать и пойти танцевать с дурными женщинами в присутствии священника, так что женщины танцуют друг с другом и смеются, будто у каждой есть свой секрет. Тим Бойл, набравшись виски, засыпает в углу, но Фрида будит его и просит отвезти нас обратно на корабль. Фрида наклоняется ко мне, чтобы на прощанье поцеловать в щеку, но священник резко произносит: спокойной ночи, - и никто никому рук не пожимает. Мы идем по дорожке к реке, а в ночном воздухе разносится звонкий, переливистый женский смех.
Мы поднимаемся по лестнице, и Тим со шлюпки кричит нам вслед: эй, осторожней на ступеньках! Ну, ребята, отличный был вечер, а? Доброй ночи, ребята! И вам, отец, доброй ночи.
Мы смотрим, как маленькая шлюпка исчезает в прибрежной тьме.
Спокойной ночи, говорит священник и спускается вниз, и старпом идет вслед за ним.
Мы с радистом стоим, смотрим, как огоньки мерцают на побережье Америки. Боже мой, говорит он, что за вечер, Фрэнк. И страна, вообще, шикарная, правда?
XIX
Правда.