Прах и безмолвие (сборник)
Шрифт:
— Угу, — пробурчал Дэлзиел весьма неубедительно.
— Отлично. Тогда вы должны знать, что информация и консультация — это то, что комитет требует от нас, и наш долг — обеспечить им это. Я не могу выполнять свои обязанности, пока вы, Энди, не будете в свою очередь обеспечивать меня информацией. Вам следует запомнить это.
— Консультация и информация, — повторил Дэлзиел, словно заучивая наизусть два важных слова на каком-то странном языке.
— Вот именно. Ну, так вернемся к нашим баранам. Как идет следствие и чем я могу помочь вам, Энди? Вот все, что я хочу знать.
Глава 3
«ОТКРЫТО 24
Паско вспомнил, как Чанг, выступая по местному радио, объявила о своей ненависти к театрам, которые большую часть времени бывают закрытыми и недоступными для народа.
«„Кембл“ принадлежит публике, дорогой мой, — говорила она растерянному репортеру. — Я не хочу руководить театром, который наглухо закрыт и изолирован от людей, как форт Нокс, театром, в который актеры пробираются через черный вход, словно епископы в бордель. Невозможно продать культуру, если нет зрителей, которых волнует товар!»
Сегодня культура была представлена парой гнусавых исполнителей народных песен, вопивших в фойе о горестной доле ткача во время войны Алой и Белой розы [10] .
Войдя в бар, Паско был вознагражден горячим приемом Чанг.
— Питер, радость моя! — закричала она, направляясь к нему. Позади нее подпрыгивали какие-то создания меньших размеров, подобно лилипутским корабликам, влекомым Гулливером. — Я как раз говорила о вас. Не могли бы вы достать для нас десяток полицейских щитов? Мы одержимы идеей превратить пьесу о полиции в мюзикл. Я уже предвкушаю, как хор, занятый в большом ритмическом номере, будет топать сапогами и бить дубинками в щиты!
10
Война Алой и Белой розы (1455–1485) — междуусобная война в Англии, принявшая форму борьбы за престол между двумя ветвями династии Плантагенетов — Ланкастерами (в гербе — алая роза) и Йорками (в гербе — белая роза).
Сеймур, шедший позади Паско, встревоженно замер: инспекторы с университетскими степенями, может быть, и способны воспринимать подобные зрелища, но только не честолюбивые констебли. Чанг, чуткая ко всем движениям на сцене, заметила это и, понизив голос, добавила:
— Черт возьми, Пит, прелесть моя, слушайте — я не хотела смутить вас. Иногда вылетает. Вы не сердитесь? — Она наклонила свое лицо так близко, что инспектор почувствовал на щеке ее легкое дыхание.
— Кто-то будет прощен, а кто-то наказан! — произнес Паско. — Выбирайте — что вам больше по душе.
Чанг засмеялась, и смех ее был подобен звуку храмовых колокольчиков в романах Киплинга.
— Это светский визит или вы ищете наркотики? — спросила она Паско.
— Я хотел бы поговорить с Меркуцио.
— С Родом? Он там, в углу, со своей кузиной, — последнее слово она произнесла с особенной интонацией, которая озадачила Паско. В дальнем углу бара он увидел Ломаса, сидевшего рядом с Лэкси Хьюби, причем так близко, что головы их почти соприкасались. «Может быть, между
Паско извинился перед Чанг и направился к паре в дальнем углу. Заметив его, молодые люди прервали беседу.
— Здравствуйте, мистер Ломас, мисс Хьюби, — улыбнулся им Паско.
— В прошлый раз мы были Родом и Лэкси. Видимо, предстоит официальный разговор, — отозвался Ломас.
— Можем мы поговорить наедине, мистер Ломас?
— А здесь это разве невозможно?
Род был прав: громкие голоса и музыка создавали в баре такой шум, что подслушать их нельзя было бы при всем желании.
Паско посмотрел на девушку.
— Я пойду, — поспешно сказала она.
— В этом нет необходимости. Мой констебль купит вам что-нибудь выпить. Сеймур!
Девушка поднялась и направилась к стойке, следом за ней поспешил слегка смущенный констебль.
Паско уселся в освободившееся кресло.
— Хотел бы задать вам пару вопросов, мистер Ломас. Во-первых, зачем вы взломали шкатулку?
— Что? Я не делал этого! Это абсурд! — запротестовал тот, изображая изумление и шок почти по методу Станиславского.
— Вы пропустили одну строчку, — укорил его Паско. — Сначала идет фраза: «Какую шкатулку?» Только когда я скажу какую, должно последовать возмущение.
— А вы неплохой клоун, — сдавленно произнес Ломас.
— Спасибо. Видите ли, мы нашли отпечатки пальцев внутри и снаружи шкатулки. Они совпадают, с отпечатками на стакане около вашей кровати…
Паско соврал насчет отпечатков внутри. Там было наложение одних отпечатков на другие — и никакой определенности.
— Так вы копались в моей спальне? — На этот раз негодование Ломаса было неподдельным.
— Нет, — мягко возразил Паско, — мы осмотрели спальню покойного Александра Хьюби с разрешения мисс Кич. Но не будем отклоняться от нашей темы. Вернемся к шкатулке.
Ломас задумался на мгновение, потом на его лице появилась открытая, искренняя, почти печальная улыбка.
— Да, верно, я заглядывал в шкатулку. Но не взламывал ее. Замок был уже сорван. Я просто рылся в вещах.
— С какой целью?
— Просто так. Нет, я сказал глупость. Послушайте, если говорить честно, у меня была безумная идея — а что, если существует другое завещание, о котором старина Теккерей просто не знает. Ведь нельзя же отрицать такую возможность, не так ли? Я в самом деле не могу смириться с мыслью, что до последнего дня старуха верила, будто ее драгоценный мальчик жив.
— Понятно. Надо полагать, вы надеялись, что существует кое завещание, по которому ваше семейство наследует все имущество?
— Я родился в День Святого Иуды. Только прирожденные оптимисты становятся актерами.
— Ну и как, удалось что-нибудь найти?
— Ничего. Кроме массы вещей, подтверждающих, что дорогая старушка Гвен была не в своем уме.
— Для этого не стоило ломать замок.
— Послушайте, это мог сделать кто угодно. Почему вы выбрали меня?
— Вряд ли кто угодно. В доме были лишь вы и мисс Кич. А у нее есть ключ.