Прах к праху
Шрифт:
– Вы же только что пришли.
– Да. Рад сообщить, что и двадцать секунд вашего пения вполне меня насытили. – Он пошел к двери со словами: – Продолжайте без меня. Но, если не возражаете, не так громко. Ужин в половине девятого. Для двоих.
– Для двоих?
– Со мной будет леди Хелен. Дентон видимым образом просиял:
– Значит, хорошие новости? Получается, что вы и она… Я хотел спросить…
– В половине девятого, – повторил Линли.
– Да. Конечно. – И Дентон с преувеличенным старанием принялся убирать чайник, тарелки и чашку.
Поднимаясь наверх, Линли размышлял, что на самом деле ему
– Боже мой, Томми, ты нормально себя чувствуешь? – спросила она.
Он ответил:
– Да, отлично. Я скучал по тебе, милая. Но когда она осторожно продолжила:
– Томми. Я все думаю с самого утра воскресенья. Как ты меня и просил, – он обнаружил, что не в состоянии вести столь жизненно важный разговор в такой поздний час, и поэтому сказал:
– Давай поговорим об этом в выходные, Хелен. И они условились об ужине.
В спальне Линли снял костюм и переоделся в джинсы, рубашку-поло и кроссовки. Посмотрев на себя в зеркало, немного растрепал волосы. Вынул из кармана брюк ключи от машины и покинул дом.
Пробки предсубботнего вечера осложнили его путь из Белгрейвии до Малой Венеции, на южной стороне которой он припарковался и отправился в обход по Уорик-кресент до моста, переброшенного через Риджентс-кэнал. Здесь он остановился. Отсюда ему была хорошо видна баржа Фарадея. Хотя все еще было светло и стемнеет не раньше чем через два часа, на палубе никого не было, а внутри горел свет, отбрасывавший золотисто-желтые полосы на стекла окон. Пока Линли наблюдал, кто-то прошел между источником света и золотисто-желтыми полосами. Фарадей, подумал Линли. Он бы предпочел встретиться с Оливией наедине, но знал, насколько маловероятно, чтобы она согласилась общаться без своего приятеля.
С Фарадеем Линли столкнулся почти в дверях, даже не успев постучать. Фарадей поднимался по лестнице в спортивном костюме, и собаки путались у него под ногами. Один пес скреб ступеньку, на которой стоял хозяин, другой тявкал.
Фарадей ничего не сказал, только спустился вниз, а когда собаки запрыгали было навстречу Линли, осадил их окриком.
Он настороженно смотрел на спускавшегося Линли, глянул на газеты у него под мышкой, потом – ему в лицо.
– Она здесь? – спросил Линли.
Грохот металла о линолеум послужил ему ответом. Донесся голос Оливии:
– Черт, Крис, я уронила рис. Он рассыпался по всей кухне. Извини.
– Оставь, – бросил через плечо Фарадей.
– Оставить? Крис, прекрати обращаться со мной, как с…
– Здесь инспектор, Ливи.
И сразу же наступила тишина. Собаки побежали посмотреть, в чем дело. Затем послышалось движение, заскрипели под тяжестью тела Оливии алюминиевые ходунки, зашаркали подошвы. Что-то пробурчав себе под нос, Оливия сказала:
– Крис, я застряла. Это все рис. Не могу по нему идти.
Фарадей пошел ей на выручку. Лиили включил остававшиеся незажженными лампы в главном помещении баржи. Оливия, если она хочет избегать его, может продолжать играть на своей болезни, но он не допустит новых комбинаций с тенью и светом. Линли поискал стол, на котором мог бы разложить принесенные газеты, но такового, за исключением верстака Фарадея, не оказалось, и он положил
–Ну?
Он обернулся. Оливия добралась до проема, отделявшего кухню от главного помещения. Она буквально висела между поручнями ходунков, лицо ее было серым и блестело, и, продвигаясь вперед, Оливия избегала смотреть Линли в глаза.
Фарадей помогал ей сзади, он шел, отставая на шаг и выставив вперед руку. Оливия остановилась, когда взгляд ее опущенных глаз наткнулся на газеты, опять пробурчав что-то, она аккуратно обошла их и расположилась в одном из кресел с вельветовой обивкой. Ходунки она выставила перед собой, как оборонительную линию. Фарадей хотел убрать их, но Оливия не дала и попросила принести ее сигареты.
Закурив, она обратилась к Линли:
– На маскарад вырядились или куда?
– Я не на службе, – ответил он.
Оливия затянулась и выпустила очередное облако серого дыма.
– Бросьте, легавые всегда на службе.
– Возможно, но я здесь не как легавый.
– Тогда в каком качестве? Рядового гражданина? Навещаете больных в свободное время? Не смешите меня. Легавый – всегда легавый, на службе или нет. Так что вам нужно на этот раз?
– Просто поговорить с вами.
– И наручники не принесли? И не договорились о местечке для меня в Холлоуэе 13 ?
[13]
Холлоуэй – самая большая женская тюрьма в Англии.
– В этом не будет необходимости, как вы увидите.
–Ладно, скажите мне, инспектор, сколько в наше время получит такой малолетний преступник за убийство собственного отца? Год?
– Срок приговора зависит от суда. И от мастерства адвоката.
– Значит, это правда.
–Что?
– Что это сделал ребенок.
– Вы, без сомнения, читали газеты.
Она затянулась, наблюдая за Линли поверх тлеющего кончика сигареты.
– Тогда зачем вы здесь? Наверное, вы должны праздновать, нет?
– Расследование убийства не слишком подходящий повод для веселья.
– Даже когда ловят плохих парней?
– Даже тогда. Я обнаружил, что плохие парни редко бывают настолько плохи, как мне бы того хотелось. Люди убивают по самым разным причинам, и обыкновенная злоба стоит на последнем месте.
Оливия опять затянулась, В ее взгляде, во всей позе сквозила настороженность.
–Люди убивают из мести, – непринужденно продолжал он, словно на лекции по криминологии. – Убивают в припадке ярости. Из алчности. Защищая себя.
– Ну, это уже не убийство.
– Иногда они оказываются вовлеченными в территориальные конфликты или пытаются вершить правосудие. Или бывают вынуждены покрывать другое преступление. А иногда от отчаяния, стараясь освободиться от каких-либо уз, например.
Она кивнула. Позади нее шевельнулся на стуле Фарадей. Линли видел, как черно-белая кошка тихонько пробралась на кухню и вспрыгнула на стол, где стала кружить между двух пустых стаканов. Фарадей, похоже, не заметил ее маневров.
–Бывает, люди убивают из ревности, – продолжал Линли. – Обуреваемые противоречивыми страстями, от одержимости, из любви. Убивают по ошибке. Выбирают одну цель, а попадают в другую.