Прах к праху
Шрифт:
– Все это время ты думал, что я… что я… – Она стиснула его сильнее. – Джим, я любила твоего отца. Любила, любила. Я бы никогда… Джим, я думала, это ты…
– Я видел тебя, – повторил Джимми.
–Я не знала, что он был там. Я вообще не знала, что кто-то был в Кенте. Я думала, что вы с ним едете отдыхать. Потом ты сказал, что он звонил. Ты сказал, что, по его словам, у него возникло какое-то дело, связанное с крикетом. Ты сказал, что поездку отложили.
Он оцепенело покачал головой:
– Ты вышла. В руках у тебя были эти писклюхи.
– Писклюхи? Джим…
– Котята, –
– Котята? – отозвалась Джин. – Какие котята? Где? О чем ты говоришь?
– Ты опустила их на землю, шуганула прочь. У коттеджа.
– Я не была в коттедже. Я не была в коттедже! Совсем!
– Я видел, – сказал Джимми.
Галька причала захрустела под чьими-то ногами. За спиной у них кто-то крикнул:
– Дайте нам задать им хоть один вопрос, черт побери!
Джин обернулась посмотреть, кто к ним идет. Джимми тоже повернул голову туда, откуда шел голос, и прищурился, чтобы рассмотреть помешавшего им человека. И Линли наконец-то понял, что случилось и как.
– Твои очки. Джимми, в среду вечером на тебе были очки? – спросил он.
Барбара Хейверс устало тащилась по дорожке к своему коттеджу в конце сада. В туфлях хлюпало. Она яростно терла их под краном в туалете Нью-Скот-ленд-Ярда, поэтому рвотиной они больше не пахли, но все равно их оставалось только выбросить. Барбара вздохнула.
Измотана она была до предела. Она мечтала только о душе и двенадцати часах сна. Не ела Барбара лет сто, но еда могла подождать.
Они провели Джимми и его мать сквозь строй зевак под щелканье камеры единственного фоторепортера. Привезли домой. И там, после горячей ванны, уже лежа в постели, Джимми рассказал им, что видел: синий автомобиль остановился на дорожке; смутная фигура светловолосой женщины прошла в сад и скользнула в сарай; та же женщина вошла в коттедж; минут через пять все та же женщина вернула ключ в сарай и уехала. Он следил за коттеджем еще полчаса. Потом пошел в сарай и забрал ключ.
– Зачем? – спросил Линли.
– Не знаю, – ответил мальчик. – Просто так. Потому что хотел.
Линли, на котором из сухой одежды оставались только пиджак и туфли, трясло так, что Барбара могла поклясться – она чувствует эту дрожь через пол. Но когда она уже готова была предложить на сегодня закончить, потому что теперь мальчик никуда не денется и его можно будет навестить завтра, Линли наклонился к Джимми и сказал:
– Ты ведь любил своего отца? Ему-то ты уж меньше всего хотел бы причинить зло.
У Джимми задрожали губы – в ответ на тон Линли, его мягкость и стоящее за ним понимание, – и веки мальчика опустились. Он был настолько утомлен, что его веки казались багровыми. Линли продолжал:
– Ты поможешь мне найти его убийцу? Ты уже видел ее, Джимми. Ты поможешь мне вывести ее на чистую воду? Ты единственный, кто ее видел.
Глаза Джимми распахнулись, и он проговорил:
– Но я был без очков. Я подумал… Я увидел машину и ее. Я подумал, что это мама…
– Тебе не придется опознавать ее. Тебе нужно только делать, как я скажу. Для тебя в этом будет мало приятного: нам придется назвать твое имя средствам массовой информации. Это
Джимми сглотнул, молча кивнул и слабым движением повернул голову, чтобы посмотреть на мать, сидевшую на краю кровати.
– О господи, – прошептала Джин. – Я любила его, Джим. И не переставала любить. Хотела разлюбить, да не смогла. Я все надеялась, что он вернется домой, если я буду с ним поласковей. Если буду терпеливой и доброй, стану делать то, что он хочет. Если дам ему время.
– И все равно, – сказал Джимми. – Все равно ни к чему хорошему это не привело.
–Привело бы, – возразила Джин. – Я знаю, со временем все наладилось бы, потому что я знаю твоего отца. Он вернулся бы домой, если бы…
Джимми слабо покачал головой.
– …если бы он не встретил ее. Вот в чем дело, Джим.
Мальчик закрыл глаза.
Габриэлла Пэттен, Она ключ ко всему. Даже когда Барбара по инерции все еще настаивала на возбуждении какого ни на есть дела против Джин Купер на том основании, что у нее нет алиби – «Была дома с детьми? Спала? Кто может это доказать? Никто не может, и вы это знаете, сэр», – Линли направлял ее мысли на Габриэллу Пэттен. Когда они уже ехали в Ярд, он произнес:
– Все вернулось к Габриэлле. Боже. Какая ирония. Прийти к тому, с чего мы начинали.
– Так в чем проблема, давайте займемся ею, – сказала Барбара. – Мальчик нам не нужен. Мы можем ее арестовать, устроить серьезный допрос. Не сейчас, конечно, – поспешно добавила она, видя, что Линли включил печку «бентли», пытаясь как-то унять дрожь, которая сотрясала его, как в малярийной лихорадке. – Но завтра утром. Первым долгом. Она наверняка еще в Мейфере.
– Не пойдет, – ответил Линли.
– Почему? Вы же сказали, что Габриэлла…
– Допрос Габриэллы Пэттен ничего нам не даст. К этому преступлению не подкопаешься, Барбара.
Больше он ничего не сказал. Ее настойчивые расспросы: «Как это – „не подкопаешься“? У нас есть Джимми, у нас есть свидетель, он видел…» Линли прервал словами:
– Что? Кого? Синий автомобиль, который он принял за «кавалье». Светловолосую женщину, которую он посчитал своей матерью? Ни один прокурор не выдвинет обвинения на основании таких данных. И ни один суд в мире не вынесет приговор.
Когда они остановились у ее «мини» в подземном гараже Ярда, Линли повторил то, что уже сказал старшему суперинтенданту Хильеру. Что бы они там ни считали, она должна подготовиться к тому, что им может оказаться не по силам раскрыть это преступление.
– Даже учитывая показания мальчика, пока все сводится лишь к ощущениям, – сказал он. – А я бы не сказал, что этого будет достаточно.
– Для чего? – спросила она, испытывая потребность не столько в споре, сколько в понимании.
Но Линли ничего больше не добавил, кроме:
– Не сейчас. Мне нужно принять ванну и переодеться.
И уехал.
И вот теперь, в Чок-Фарм, оставив грязные туфли на крыльце, она пыталась разобраться в его заявлении насчет ощущений, одновременно роясь в сумке в поисках ключа.