Практика речи. Жизнь и творчество русских композиторов: учебное пособие
Шрифт:
Этот человек с детских лет умел ценить время, пользовался каждой минутой, чтобы чему-нибудь научиться. Ему было мало фортепьяно и флейты, он научился играть на виолончели. Овладел в совершенстве немецким, французским и английским языками. Близкие никогда не видели его за праздным занятием. Рисование, химия, умные хорошие книги, музыка – всему этому Саша отдавался полностью. В девять лет он сочинил польку, а в четырнадцать создал концерт для флейты с фортепиано.
Он увлёкся химией и чуть ли не всю квартиру превратил в лабораторию. Его руки учились ловкости, необходимой для химика-экспериментатора. Саша постоянно проводил бесчисленные опыты. Однажды, уже будучи
Химия и музыка… Бородин оставался верен им всю жизнь. Занимаясь наукой, Александр Порфирьевич не мог отдавать много времени музыке. В шутку называл он себя «композитором воскресного дня». Опера «Князь Игорь», три симфонии, музыкальная картина «В Средней Азии», «Маленькая сюита» для фортепьяно и несколько романсов и квартетов – вот, пожалуй, и весь список основных произведений Бородина-композитора. Сочинений не много, но каждое – шедевр русской классической музыки.
Поразительно, что Бородин мог одновременно заниматься вопросами теоретической химии, писать либретто к своей гениальной опере, читать лекции в Медико-хирургической академии и на «Высших женских врачебных курсах», созданных его стараниями. И во всём он добивался выдающихся успехов.
Задание 1. Прочитайте текст и скажите, как вы понимаете следующие слова и словосочетания:
родиться в щедром на таланты XIX веке; литературный дар; праздное занятие; «композитор воскресного дня».
Задание 2. Скажите, отражает ли название текста его содержание. Предложите свой вариант названия текста.
Задание 3. Найдите и прочитайте вслух предложения, подтверждающие основную мысль текста.
Задание 4. Скажите, что было для вас особенно интересно узнать из текста и почему.
Детские и юношеские годы Бородина [3]
Собственный дом матери – впрочем, матерью Бородин никогда её не называл, а называл всегда «тётушкой», не то в шутку, не то всерьёз, но так повелось с самого раннего детства, – собственный дом матери выходил чисто вымытыми квадратными окошками прямо на двор Измайловского полка, и там маршировали солдаты. Он слышал барабан, звук которого очень любил, особенно, когда форточка была открыта и вместе с сухим морозом звук сыпался в комнату. Под барабан он заснул на подоконнике, а потом, проснувшись, побежал в спальню матери, к той, что была всех красивее, милей, умней.
3
Текст даётся для факультативного чтения.
– Моя лапочка! Сторублёвый мой котик! – сказала она и поцеловала его в глаза, и он увидел нежный слой румян на её щеках, её тонкие, чуть начерченные брови, вдохнул запах духов, идущий от её плеч и русых волос.
– Я хочу учиться играть на барабане, – сказал он, – я бы тебе играл на барабане.
Она весело захохотала, и из тёмного угла комнаты в ответ раздался медленный, глуховатый смех Луки Семёновича Гедианова. Он сидел там, в синем сюртуке, расчёсанный на пробор, с лицом почти оливкового цвета и зелёной своей сединой, сверкая чудной глубины глазами, огромными, как поверхность
Он ездил сюда каждый день. Лошади его полдня и полночи простаивали у подъезда этого дома. А «тётушку» из уважения к её 25 годам и трём сыновьям (приписанным к различным крепостным Луки Семёновича) никто из слуг давно не называл «барышней». На самом же деле она именно была «барышней», Дуней Антоновой, из Нарвы, красотой, умом, прелестью покорившей князя из рода Имеретинских.
Кто были эти крепостные люди, к которым приписывал Лука Семёнович своих сыновей, рождённых девицей Антоновой?
Бородин, Александров, Фёдоров – о них никто не помнил в доме. Сашу по отчеству звали Порфирьевич, Митю – Сергеевич, Еню – Фёдорович, и всё это было так просто и естественно, как и то, что старший сын, которому шёл 20-й год, был смугл лицом, длинными глазами и ленивой походкой схож с Лукой Семёновичем и с его таинственным синим портретом, висящим в спальне «тётушки».
Медлительный, безразличный к жизни, играющий в девочку, сонный над книгами, он рос в своём крепком детском раю…
Он хочет учиться играть на барабане. Но в дне, занятом уроками математики, латынью, физикой, немецким, философией, мать выкраивает всего полчаса – не для барабана, а – так и быть – для флейты. И с того самого двора, засыпанного снегом, где учится полк, является в дом пахнущий морозом и деревней флейтист военного оркестра. Саша неистовствует от радости, а Лука Семёнович, сидя в своём узком кресле, зажимает уши, отложив Евангелие.
Но вот однажды весь дом наполняется внезапно ужасными запахами, клубами зловонного дыма и пара: на лестнице, на подоконнике, на фортепьяно, на буфетах, на умывальниках стоят Сашины посудины – это первенец «тётушки» занялся химией. Что-то вчера взорвалось, что-то загорелось, вызвали пожарных.
– Мой сторублёвый котик, – говорит мать, зажимая нос платком, – старайся! Ничего понимать не понимаю в твоей ботанике, но позову лучшего профессора тебя учить. Сама ничему не обучена, но ты у меня непременно учёным будешь.
Так он ни в чём не знает отказа, но ещё не чувствует себя ни мужчиной, ни взрослым: до сих пор его переводят через улицу. Ростом он с дверь, темнеет под носом губа, срывается голос. «Тётушка» – звучит теперь нарочито, чтобы молодить красавицу-мать.
И вот у него появляется товарищ. Его звали Миша Щиглев, он жил в Царском селе, а учился в Петербурге, и не стоило почти никакого труда уговорить «тётушку» взять к ним в дом Мишу.
Оба стали учиться игре на фортепьяно, оба, обгоняя друг друга, завязли в науках. Но Миша больше склонялся к музыке, а Саша к химии, и иногда вечером, когда оставался час до сна, надо было выбирать: играть ли в четыре руки Бетховена или сесть за пробирки? Надо было выбирать, а он никак не мог это сделать.
На фортепьяно он играл с Щиглевым; самоучкой научился играть на виолончели; ночами просиживал над биологией Вюрца, а когда наступала весна, сдавал и сдавал – всегда первым, всегда лучшим – экзамены. Сдавал экстерном, потому что мать не допускала его в классы. И всё это был уже не детский, но всё тот же крепкий рай: кругом было счастье. И концерты у родственников друга, и слова учителей о будущем его. «Вам, Бородин, всё открыто. Таких, как вы да Менделеев, в России не много». В 16 лет мать записывает его «купцом третьей гильдии», и он поступает в академию, но занятий музыкой не оставляет.