Практика соприкосновений
Шрифт:
Буквально пара дней прошла со времени нашей с Ларисой встречи, когда я позвонил ей снова. Оказалось, сегодняшний вечер у неё занят, но вот завтра, пожалуй, вполне возможно. На том и договорились. В тот вечер я пошёл на прогулку один. Зашёл к ней во двор, постоял, пытаясь уловить знакомый аромат, но ничего не почувствовал. Только увидел в глубине двора одинокий капитальный гараж и знакомую мужскую фигуру около него. Это был Ларискин папа. У него, первого в городе, появилась «Волга», вообще, одна из первых, только что сошедших с конвейера. Естественно, такой машине был положен соответствующий гараж. Мне подумалось – как мавзолей. Тут Большой Папа
В нашем городе погода, в основном, стабильная. Уж если солнце, так солнце, целый месяц подряд. Так жжёт макушку – кажется, насквозь бы просверлило. Тень можно было найти, но с трудом. А уж ветер задует, так тоже на неделю. Центральные улицы были засажены тополями, совсем ещё молодыми, а второстепенные стояли совершенно голенькими. Зато недалеко от центра располагался Город-сад, почти осуществлённый проект 19 века. По плану предполагалось настроить множество жилых домов, можно сказать – таунхаусов, утопающих в садах, стоящих строго по расчерченным линиям, образующих улицы. Почти получилось, правда, в результате одного, но сильного пожара многие хаусы исчезли, а сады остались. Немного одичали, конечно, зато весной благоухали на весь город, а по осени давали некоторый урожай черёмухи и яблок, вполне достаточный для прокорма городских мальчишек. По себе знаю. В те годы деликатесов никаких в продаже не было, исключая, конечно, избранную публику, пользующуюся служебной формой торговли, потому яблочки или ягодки, особенно бесплатные, в нашей пионерской среде пользовались повышенным спросом. Конечно, себя я соотносил с прослойкой отчасти элитарной, поскольку, во-первых, квартира наша была всё-таки не коммунальной, а во-вторых, время от времени на нашем кухонном столе появлялись большие бумажные кульки с конфетами, изготовленными на основе соевого шоколада. И жильё наше было служебным, и мебель, и шоколад. А что жизнь наша была служебная – так кто же об этом спорил?
В тот вечер погода, похоже, начинала портиться. Возник лёгкий, но порывистый ветер, способный приподнять с земли пыль и раскрутить в виде столбика высотой около метра. Тополя, которые подросли повыше прочих, качали вершинками из стороны в сторону, облака потемнели и увеличили скорость своего небесного передвижения. У нас эти проявления всегда воспринимались всерьёз, поскольку обычно приводили ко всяким штормам, ураганам, пыльным бурям и полётам в небе деревьев, вырванных из земли с корнем.
И вот как раз в минуту метеорологических наблюдений, я увидел на противоположной стороне нашего основного проспекта весёлую компанию, состоящую из нескольких молодых людей, в центре внимания которых находилась моя Ларочка. В тот момент, как раз, она усердно боролась со своей воздушной юбкой, потерявшей от ветра всякий стыд. А какой-то паренёк с довольно гнусной харей придерживал Ларочку за плечи и за другие места, видимо, с той целью, чтобы самоё её как бы не унесло тем же самым ветерком. Такая вот была метеорология: моя девушка, почти что совсем моя, находящаяся в состоянии поиска, находки и потери. А потерять-то она решила,
Короче, через пару дней я ей не позвонил. И через три дня тоже. А на четвёртый день позвонила Рыжая.
– Лёшенька, где же ты? – спросила она с большой тревогой. – Мы с Ларисой совершенно не в себе, уж не случилось ли чего?
– Со мной совершенно ничего не случилось. А с вами? – спросил я в свою очередь.
– С нами? – переспросила вторая скрипка, – ничего особенного. Кроме того, что мы соскучились и очень хотим тебя видеть. Как ты?
– Очень хорошо, – сказал я и пришёл на встречу спокойным и уравновешенным, в тональности си-бемоль минор. И совершенно не удивился, когда увидел, что Рыжая явилась одна, без Ларисы. И заговорил сердечно, во множественном числе.
– Ну как вы, дорогие мои? Как настроение?
– Хорошо.
– А как самочувствие?
– Нормально.
– Отлично! Замечательно! – обрадовался я, а сам подумал: «Какое счастье, что я сегодня без цветочка», потом продолжил светскую беседу.
– Тогда скажи, пожалуйста, где же наша милая Лариса?
Рыжая сразу поскучнела.
– Знаешь, Лёшенька, – пробормотала она, – как будто, в семье у них неприятности.
– В какой семье, – невинно спросил я, – в нашей с ней будущей?
– Как, – ошалела Рыжая, – в вашей с Лариской?
– Я же сказал – в будущей.
– Да?! – фыркнула скрипачка. – Ты уверен?
– Нет. Теперь не уверен.
– А-а, вдруг отчего же? Тем более, Ларочка привет тебе передавала. Да, и самые сердечные пожелания.
– Самые? Сердечные? Не может быть.
– А вот представь себе, может! – вспыхнула Рыжая и влепила мне такой жгучий поцелуй, что у меня никаких сомнений уже не осталось. – Это тебе от Ларисы. Понятно?
– Понятно… Что ж непонятного… Только ты можешь мне объяснить…
– Что же, Лёшенька, тебе ещё объяснять-то? Любовь, Лёшенька! Это любовь. Она, сам знаешь, как нагрянет!..
– Да? А ты не можешь мне сказать, кто такой молодой человек ещё с таким сморщенным лицом… Липкий такой.
– Знаю, как не знать. Мелочь. Но мелочь перспективная. Он уже в институте, на первом курсе. Так, конкурсант…
– Что за конкурс?
– На Ларочкину ручку и сердечко. Сам подумай – ей нельзя ведь из одного варианта один выбирать. У неё не тот уровень. Вот Боря отпал…
– Не знаешь, кто следующий?
– Ты только не волнуйся, – успокаивала меня Рыжая. – Есть у тебя шансы, есть. А то прямо побледнел весь. Смотри, не расхворайся. Уж как-нибудь держи себя в руках.
Оба мы, наконец, улыбнулись.
– Да, – произнёс я, – а кто участвует в жюри, не знаешь?
– Да как не знать, – бодро отвечала Рыжая. – Состав всё тот же, как в оперетте. Мама, папа, жаба, ой, прости… Ларочка.
– Что же за спешка-то у них такая? Тебе не кажется? Куда их чёрт несёт…
– Торопятся? Ну, чтоб не скурвилась, наверное, я так полагаю… Ой, опять прости. Но ты спросил – я ответила.
– Только и всего? Да что же это она – такая ненадёжная?
– Ты что – надёжная!.. Как пистолет Макарова. Просто время такое. Ненадёжное.
– Опять ты про пистолет…
– Да, конечно… Чуть не забыла. Ты ведь у нас ничего такого не знаешь, ну, не готов. А мы, музыканты, народ шустрый… Страстями живём, понимаешь? Страстями. Пойдём. Я всё тебе расскажу.
– Куда? Опять в кафе?