Права и обязанности
Шрифт:
– Я очень надеюсь, что у нас все получится.
– Надеются пускай враги, – фыркнул Шкипер. – А мы должны быть уверены.
Ковальски выглянул из-за справочника и скривил рот.
– Враги? – повторил он. – А что они тебе сделали, что ты зовешь их врагами?
– Те, кто в нас стреляют, всегда наши враги.
– Шкипер, те, кто стреляют, скорее всего, такие же, как и мы, никому не нужные неудачники, у которых нет другого способа зарабатывать на хлеб. А те, кто действительно является друг для друга врагами, не торчат в палатке на пайке, уж ты поверь…
Шкипер
– Мне теперь надо осознать какой-то жизненный урок, да? – нахмурился он. – Что-то вроде тотального братского всепрощения? Осознания, что у каждого своя причина давить на гашетку? Так вот, я не стану. Если я буду много думать, то пристрелю не я, а меня. Вот и все. – Он помолчал. – Но, – добавил следом, – если у меня когда-нибудь будут мои враги… Мои собственные, а не тех людей, кто платит мне деньги… Я не буду посылать против них других. Это я могу обещать твердо.
Снова было тяжело. Тем не менее, мысль о том, что не всякая тяжесть во зло, скоро усела в голове, вбетонировавшись намертво в мозг. Тяжесть оружия в руках означала безопасность. А безопасность означала, что завтра ты проснешься. Тяжесть груза означала, что он все еще при вас. Тяжесть бойца на носилках – продолжение существования в виде живого организма.
За свою не слишком долгую, зато весьма насыщенную событиями жизнь, никто из них так и не научился с каким-то особенным почтением относиться к отдельным вещам. В то время как большинство их сверстников знало, какие неприятности может принести прогулка по ночному парку, катание без защитного шлема или схваченный не за тот конец паяльник только в теории, они уяснили на практике, что одна опасная железка не очень отличается от другой опасной железки. Что вообще все железки опасны. Нет разницы, чем тебя продырявят.
Жизнь здесь, на полигоне, не так уж сильно отличалась от жизни в других местах: в любом случае ты сам отвечал за нее, и за все последствия. Плюс был в том, что прежде у них не было шанса прострелить своей проблеме голову.
***
– Где их черти носят?!
– Полагаю, где-то на траектории «пункт назначения – этот штаб».
– Очень смешно, Ковальски.
– Я не смеюсь. Я действительно полагаю, что они где-то на этой линии.
– Это знание не очень помогает в том, чтобы не выглядывать из палатки каждые проклятые тридцать секунд! Почему их нет?
– Думаю, они задерживаются.
– А почему они задерживаются?
– Думаю, потому, что у них произошла какая-то способствующая этому ситуация.
– Быть может, нам стоило бы отправиться к ним на встречу?
Ковальски опустил на колени книгу по баллистике и взглянул на собеседника прямо.
– Здесь на многие километры вокруг достаточно, скажем так, непересеченная местность. Какие-нибудь небольшие холмики глинистой земли или глыбы ракушника, не более. Так что, если бы случилась неприятность, мы бы видели дым, слышали бы взрывы. Или, на худой конец, они воспользовались бы сигнальной ракетой. Так как ничего из этого не произошло…
– Думаешь, Рико бы запустил сигналку?..
– Думаешь, Рико отказался бы от возможности запустить что-то бабахающее с фитилем?
–
– Для таких случаев в научном сообществе принят специальный термин.
– Правда? Какой?
– «А я же говорил».
– Ковальски, ты мне больше нравишься без своего странного научного чувства юмора.
– А кто сказал, что я шучу, Шкипер?
========== Часть 5 ==========
Он снова уткнулся в книгу, и так и просидел до того момента, когда посторонний пронзительный возглас всколыхнул вечернюю тишину. Ковальски поднял голову, но увидеть успел только колыхнувшийся полог палатки. Выглянув, застал ту самую чувствительную сцену, когда старший в группе никак не может выбрать, то ли раздать подчиненным оплеух, то ли обнять, потому что они живы и все же пришли.
– Где вас черти носили?
– Меня не носили черти! – тут же оповестил его Прапор. – Меня носил Рико! Все последние… ик… сколько там?.. ик… километров…
Шкипер приподнялся на цыпочки, с шумом втягивая носом воздух.
– Да ты пьян, парень!.. – возмущенно взвыл он. – Рико!.. Что вы там, мать вашу… я знал еще девицей… Во имя всех макарон с тушенкой…
Рико, в течение всей гневной тирады, кивавший головой, встряхнул свою ношу, сильно съехавшую в сторону. Прапора он держал, как держат детей, когда катают их на спине, с той лишь разницей, что дети сидят ровнее, и от них не разит за километр спиртом.
Шкипер подержал полог, пока младшего заносили внутрь палатки, и продолжал его держать, недовольно взирая на то, как Прапора опускают на его спальник. Убедившись, что приземление прошло успешно, Рико подергал за штанину Ковальски. А когда тот опустил взгляд, с невнятным рычанием потыкал пальцем в распростертое тело.
– Что?.. – не понял тот. – Ладно, ладно. Я уже иду… что ты хочешь мне показать?
Показать Рико пытался чужую опухшую лодыжку. Ковальски пощупал ее, стараясь быть осторожным, но Прапор уже сладко спал, и вряд ли что-то почувствовал.
– Хм.
– Ковальски, – напомнил о себе Шкипер. – Мне нужен анализ.
– Похоже, Прапор повредил ногу, пока они добирались. Так что Рико накачал его, м, назовем это анестезией и вправил, как сумел.
Прапор что-то пробормотал во сне и попробовал свернуться калачиком. Рико молниеносно сцапал его за больную ногу и рывком выпрямил, за что тут же получил блокнотом по запястью.
– Это может сделать хуже, – апатично сообщил ему Ковальски. – Принеси мне лучше аптечку.
– А если это перелом?
– Если это перелом, Шкипер, то он останется хромым до конца дней.
– Жизнеутверждающе.
– Зато честно.
***
– У этого сарая на колесах есть инструкция?
– Да. И в ней всего два пункта. Не класть ноги на приборную доску и не называть гусеницы колесами.
– Прекрасно.
– О? В таком случае как насчет исполнения этих нехитрых требований?
– Ковальски, ты следишь за картой – следи. Не мешай другим делать их работу.
– Нет проблем. Кто я такой, чтобы спорить с двумя невменяемыми милитаристами?..