Права и обязанности
Шрифт:
– Идея здравая, вопрос своевременный. Ковальски, что скажешь?
– Что от меня требуется? – поинтересовался тот со своего конца дивана. Эта местная мебель – модульная, белая – его напрягала. Диван незамкнутым квадратом окружал один небольшой столик, так что все сидели лицом друг к другу.
– В тест-аттестацию входят, собственно, написание теста и прохождение полосы препятствий. Там замеряются скорость реакции и некоторые физиологические особенности вроде скачков давления. После этого кандидат проходит медосмотр, и дело сделано.
– Нет проблем.
– Отлично. В таком случае предлагаю пока
– Сэр!
– Да, Порох?
– Я опять же не хочу показаться невежливым, однако что если Ковальски не пройдет тест-аттестацию?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, – маленький подрывник сложил руки на груди, выговаривая слова как можно более отчетливо. – Что требования «Северного ветра» могут отличаться от таковых у «пингвинов». Я помню, что на практике этот отряд проявил себя с самой лучшей стороны, однако…
– К чему ты клонишь?
– Мне кажется, что лучше будет подождать результатов тест-аттестации, а после уже обсуждать дела в новом составе. Во избежание неприятных… инцидентов.
– Что ж, – агент Секрет задумался. Кажется, этот вариант он прежде не рассматривал, как возможный. – С точки зрения буквы закона ты прав, Порох. Ковальски, это тебя не обидит?
Ковальски исполнил привычный номер с бровью и наклоном головы.
– Обижаются только эмоциональные дурни, шеф. Если я понадоблюсь, я буду в своей ячейке. И, пока я еще не ушел – скажите мне, есть ли у меня допуск к вашей электронной библиотеке, или до завтра я буду читать телефонный справочник?
***
Первые несколько минут он просто непонимающе пялился на лист бумаги. Хотя задание было на время, он никак не мог заставить себя взять в руки ручку и начать заполнять бланк.
– Слушайте, – наконец, не выдержал он, – это точно правильная форма?
– Точно.
– А что, какие-то проблемы? Ты не сталкивался с такими вещами?
– Нет, дело не в этом. Просто когда вы говорили «тест» я не ожидал, что он действительно окажется… тестом.
– А чем он, по-твоему, должен был быть? Шарадой?
– Но, послушай… это же глупо. – Ковальски взял в руки свой бланк и зачитал первый вопрос вслух: – «Какой из перечисленных ниже снайперско-полевых комплексов оптимален для использования в лесистых местностях»… Это же просто смешно! Лес бывает разный. Лиственный, сосновый, густой и не очень, растущий на разном грунте… В одном случае подойдет одно, в другом – другое. Как можно вычислить что-то, что будет оптимальным? Это для какого леса, для сферического леса в вакууме?
– Ковальски, не стоит так нервничать. Это всего лишь попытка определить, разбирается ли кадет в вопросе…
– Кадет-то может и знает, какой ответ правильный, но я-то не кадет! Я знаю, что единственно-правильного ответа не существует. Или вот, – он снова опустил взгляд в бланк. – « Расшифруйте приведенное ниже сообщение». Но шифров, где пользуются одинаковыми символами, но разной трактовкой, тоже великое множество. Если не указано, какой именно принят между сообщающимися лицами…
– Ковальски, - Порох вздохнул. – Прости, что напоминаю об этом, но время идет.
Ученый покосился на него, пробормотал что-то, подозрительно напоминающее «несусветная глупость» и
С полосой препятствий было еще хуже. Он уже не пытался задавать вопросы, хотя из души ученого так и рвался отчаянный вопль «да вы издеваетесь!». Где они в реальности, на практике, встречали такие препятствия, он не знал и знать не хотел. Впрочем, полоса называлась «условной»… Но дураку же понятно, что если перед тобой стена высотой три метра и шириной два, и внизу лежат крючья, то разумный человек подберет их и обойдет стену… Лезть через нее, когда можно обойти?.. Но он перелез, и прополз на животе под колючей проволокой, и проделал все прочее, что было запланировано в аттестации, утешая себя мыслью, что если провалится, то спокойно отправится в свой НИИ и забудет о «Северном ветре» как о страшном сне. Хотя что-то внутри подсказывало: не забудет. Он не имеет права плохо справиться, потому что тогда это будет что-то вроде реванша за прежнюю встречу. Это столкновение двух миров, двух кардинально различных подходов, это конфликт «Северного ветра» и их, «пингвинов»… Впрочем, каких еще «их», Ковальски старался не задумываться. Он не мог перестать думать о себе, как о «пингвине» так быстро, и немало в этом помогали новые товарищи, попеременно звавшие его так. Капрал находил это наименование чрезвычайно милым.
После того, как все закончилось, его отправили в медблок, где позволили принять душ и запихнули в барокамеру. Самым большим соблазном было не выскочить и не покопаться в приборной панели, но Ковальски устоял. Врач пообещал передать результаты через агента «Секрета», и с этим утешительным напутствием Ковальски отправился обедать.
Пищеблок на базе представлял собой довольно обширное подземное помещение с раздаточной стойкой в торце и множеством столиков по всей площади. Ковальски привычно умостил перед собой книгу, открыв на заложенной странице, и запустил вилку в свой салат из морской капусты. Однако прежде, чем та отправилась в рот, напротив него опустился агент Секрет.
– У тебя мания мешать мне спокойно поесть? – поинтересовался ученый, опуская книгу на стол, корешком вверх. Он не боялся запачкать страницы – столы тут были стерильно-чисты, как и любые поверхности.
– Нет, у меня твои результаты, – отозвался тот. Ковальски вопросительно поднял одну бровь. Секрет вытащил из нагрудного кармана аккуратно сложенный вчетверо белоснежный лист и расправил его.
– Итог по тестам неутешительный: ты едва набрал проходной балл. Да-да, я помню твои замечания, и ты действительно не кадет, который бы обучался в академии, но, по-моему, главное одно: ты набрал нужное количество верных ответов.
Ученый кивнул. С его точки зрения эта новость не была такой уж блистательной.
– С аттестацией дела получше: у тебя вполне приличное время. Конечно, тебе далеко до меня, или до Капрала с Порохом, но все же, этого достаточно. Я ведь помню тебя в настоящем деле, – добавил он, оторвав взгляд от документа. – Мне не нужны твои показатели, чтобы взять в отряд. Ну и наконец, самое неприятное: врач сказал, что при твоем зрении странно, что ты еще жив. Он категорически настаивает – и я его в этом поддержу – на операции.