Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
13 октября 1976 года она отпраздновала свой двадцать шестой день рождения. Гарри был в Филадельфии, она прочитала об этом в газете. С момента отъезда он ни разу не давал о себе знать. В тот вечер в гостиной их дома, в присутствии родителей, Тревис Доун, который уже год каждое воскресенье приходил к ним обедать, попросил ее руки. И Дженни, утратившая надежду, дала согласие.
Июль 1985 года
Прошло десять лет. Время изгладило из памяти призрак Нолы и ее похищение. На улицах Авроры жизнь давно вступила в
В середине июля, поздним утром, Гарри сидел на террасе Гусиной бухты, наслаждаясь теплом и прекрасной погодой, и правил страницы своего нового романа; у его ног спал пес Шторм. Стая чаек пронеслась над домом. Он проследил за ними взглядом, они сели на пляже. Он тут же встал и пошел на кухню за сухим хлебом, который хранился в жестяной коробке с надписью «На память о Рокленде, Мэн»; потом спустился на пляж и стал кидать хлеб чайкам. Старый, больной артрозом Шторм ковылял за ним по пятам. Он уселся на камни поглядеть на птиц, и пес сел рядом с ним. Он долго гладил его. «Бедный мой старый Шторм, — говорил он псу, — трудно тебе ходить, да? Просто ты уже совсем не молод… Помню тот день, когда я тебя купил, прямо перед Рождеством семьдесят пятого… Ты был крохотный комочек шерсти, в два моих кулака, не больше».
Внезапно он услышал, что его кто-то окликнул.
— Гарри?
На террасе кто-то стоял и звал его. Гарри прищурился и узнал Эрика Рендалла, ректора Университета Берроуза в Массачусетсе. Они познакомились на одной его лекции год назад, понравились друг другу и с тех пор регулярно общались.
— Эрик? Это вы? — откликнулся Гарри.
— Он самый.
— Подождите, сейчас поднимусь.
Пару секунд спустя Гарри с тяжело тащившимся следом лабрадором поднялся к Рендаллу на террасу.
— Я пытался вам дозвониться, — извинился ректор за неожиданный визит.
— Я часто не подхожу к телефону, — улыбнулся Гарри.
— Это ваш новый роман? — спросил Рендалл, разглядывая разбросанные на столе листы бумаги.
— Да, осенью должен выйти. Два года над ним работаю… Мне надо еще раз прочесть корректуру, но, знаете, по-моему, я никогда не смогу написать ничего лучше «Истоков зла».
Рендалл бросил на Гарри сочувственный взгляд:
— В сущности, все писатели пишут за всю жизнь одну-единственную книгу.
Гарри кивнул и предложил гостю кофе. Потом они уселись за стол, и тогда Рендалл сказал:
— Гарри, я позволил себе явиться, потому что, насколько мне помнится, вы говорили, что хотите преподавать в университете. Так вот, на факультете литературы в Берроузе освобождается место. Я знаю, мы не Гарвард, но мы достойный университет. Если место вас интересует, оно ваше.
Гарри повернулся к собаке цвета солнца и потрепал ее по загривку.
— Слышишь, Шторм, — прошептал он на ухо псу. — Я скоро буду профессором в университете.
6. Принцип Барнаски
— Видите ли, Маркус, слова — это замечательно, но порой они напрасны, одних слов мало. Бывают моменты, когда некоторые не желают вас слушать.
— И что тогда делать?
— Хватайте их за шкирку и жмите локтем на горло. Как можно сильнее.
— Зачем?
— Чтобы их задушить. Когда слова бессильны, бейте кулаком.
В начале августа 2008 года прокуратура штата Нью-Гэмпшир представила судье, ведущему дело, новое заключение, где говорилось, что в свете вновь открывшихся в ходе расследования обстоятельств убийцей Деборы Купер и Нолы Келлерган является Лютер Калеб; он похитил девушку, забил ее насмерть и похоронил в Гусиной бухте. На основании этого заключения судья вызвал Гарри на срочное заседание, где с него были окончательно сняты все обвинения. Этот поворот событий придал делу привкус большого летнего сериала: Гарри Квеберт, звезда, становится жертвой своего прошлого и попадает в опалу, ему грозит смертная казнь, его карьера разрушена, но в конечном итоге он оказывается невиновен.
Лютера Калеба
Некоторые обратили осуждающие взоры на прокурора штата, считая, что он действовал необдуманно и поторопился посадить Квеберта. Были и такие, кто полагал, что, подписав пресловутое заключение, он поставил крест на своей дальнейшей карьере. Прокурора отчасти спас Гэхаловуд. Как руководитель полицейского расследования, он взял всю ответственность на себя: созвав пресс-конференцию, заявил, что это он арестовал Гарри Квеберта, но он же и выпустил его на свободу, и это не парадокс и не провал, а, напротив, свидетельство исправного функционирования правосудия. «Мы никого не посадили по ошибке, — сказал он многочисленным журналистам. — У нас были подозрения, мы их рассеяли. В обоих случаях мы действовали последовательно. В этом и состоит работа полиции». И, объясняя, почему потребовалось столько лет, чтобы установить личность преступника, сослался на свою теорию концентрических кругов: Нола была центральным элементом, вокруг которого вращалось множество других. Чтобы найти убийцу, их требовалось отсекать по одному. Но вся эта работа могла быть проделана лишь благодаря тому, что было обнаружено тело. «Вы утверждаете, что на раскрытие этого убийства ушло тридцать три года, — напомнил он собравшимся, — но в действительности нам понадобилось всего два месяца. Все остальное время ничего не происходило: нет трупа — нет убийства. Только пропавшая без вести девочка».
Хуже всего понимал сложившуюся ситуацию Бенджамин Рот. Однажды под вечер я случайно столкнулся с ним в отделе косметики одного из крупных торговых центров Конкорда, и он сказал мне:
— С ума спятить, я тут вчера ездил к Гарри в его мотель: можно подумать, он вовсе не рад, что с него сняли обвинение.
— Он просто грустит, — объяснил я.
— Грустит? Выиграл дело — и грустит?
— Грустит потому, что Нола умерла.
— Да она уж тридцать лет как умерла.
— А теперь умерла по-настоящему.
— Не понимаю, что вы хотите сказать, Гольдман.
— Меня это не удивляет.
— В общем, короче, я к нему заехал сказать, чтобы он распорядился насчет дома: у меня были люди из страховой компании, они всем займутся, но ему надо связаться с архитектором и решить, чего он хочет. У него был такой вид, как будто ему вообще пофиг. Все, что он соизволил мне сказать, это: «Отвезите меня туда». Ну мы поехали. Там еще куча всякого хлама в этом доме, вы в курсе? Он все там бросил — мебель, какие-то уцелевшие вещи. Говорит, ему больше ничего не нужно. Мы там больше часа проторчали. За этот час я угробил ботинки за шестьсот долларов. Я ему показывал, что он может забрать, особенно из старинной мебели. Предлагал ему снести одну стену, чтобы расширить гостиную, и еще напомнил, что он может подать в суд на штат за моральный ущерб, нанесенный судебным делом, и что с них можно слупить кругленькую сумму. А он даже не отреагировал. Я ему предложил связаться со службой перевозки, вывезти все, что уцелело, и сложить пока на мебельном складе, я говорил, что ему повезло, потому что до сих пор обходилось без дождя и без воров, а он ответил: не стоит. И даже добавил, что не важно, если его обворуют, по крайней мере, мебель кому-то пригодится. Вы что-нибудь понимаете, а, Гольдман?