Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
Прежде чем ответить, он отхлебнул изрядный глоток пива и даже успел проглотить несколько орешков.
— Сгорел, — наконец произнес он. — Этот несчастный листок сгорел.
— А? Откуда вы знаете? — в изумлении спросил я.
— Оттуда, что это я его сжег.
— Что? Почему? А главное, почему вы никогда об этом не говорили?
Он пожал плечами с философским видом:
— Потому что меня никогда не спрашивали. Вот уже тридцать три года моя жена все твердит об этом листке. Надрывается, вопит, орет: «Но он был тут! В
Я постарался, как мог, скрыть свое удивление, чтобы он не замолчал:
— Но как? Что произошло?
— Все началось в одно прекрасное воскресенье, после полудня: жена устроила дурацкий обед в саду в честь Квеберта, а Квеберт не пришел. Она в полном бешенстве решила поехать к нему. Я прекрасно помню тот день, это было воскресенье, 13 июля 1975 года. Тот самый день, когда бедняжка Нола пыталась покончить с собой.
Воскресенье, 13 июля 1975 года
— Роберт! Роооооберт!
Тамара влетела в дом, как фурия, размахивая какой-то бумажкой. Промчалась по комнатам первого этажа и обнаружила мужа, читающего газету в гостиной.
— Роберт, чтоб тебя разорвало! Почему ты не откликаешься, когда тебя зовут? Ты оглох? Смотри! Смотри, какой ужас! Прочти, какая мерзость!
Она протянула ему украденный у Гарри листок, и он прочел:
Моя Нола, милая Нола, Нола, моя любовь, что ты наделала? Зачем хотела умереть? Из-за меня? Я люблю тебя, люблю больше всего на свете. Не покидай меня. Если ты умрешь, я умру. Все, что мне нужно в жизни, Нола, это ты. Четыре буквы: Н-О-Л-А.
— Где ты это нашла? — спросил Роберт.
— Ха! У этого недоноска Гарри Квеберта!
— Ты украла это у него дома?
— Ничего я не украла! Я воспользовалась! Я так и знала! Он мерзкий извращенец, у него стоит на пятнадцатилетнюю девчушку! Меня тошнит! Меня сейчас вырвет! Слышишь, Боббо, меня вырвет! Гарри Квеберт влюбился в девочку! Это незаконно! Он просто свинья! Свинья! Подумать только, он торчал в «Кларксе», только чтобы таращиться на нее, да! Он ходит в мой ресторан таращиться на груди несовершеннолетней!
Роберт несколько раз перечитал текст. Сомнений не было: это были слова любви, написанные Гарри. Слова любви к пятнадцатилетней девочке.
— Что ты с этим будешь делать? — спросил он супругу.
— Понятия не имею.
— Заявишь в полицию?
— В полицию? Нет, мой Боббо. Не сейчас. Не хочу, чтобы все знали, что этот преступник Квеберт предпочитает какую-то соплячку нашей чудесной Дженни. А кстати, где она? У себя в комнате?
— Представь себе, не успела ты уйти, как явился этот молодой полицейский, Тревис Доун, пригласить ее на летний бал. Они уехали ужинать в Монберри. Так что Дженни нашла себе другого
— Некрасиво, некрасиво! Это ты некрасивый, бедный Боббо! Так, а теперь катись отсюда! Мне надо где-то спрятать этот листок, и никто не должен знать где.
Боббо покорно встал и пошел дочитывать газету на крыльцо. Но читать не смог: мысли его крутились вокруг открытия, сделанного женой. Гарри, великий писатель, писал слова любви к девочке, вдвое моложе его. К милой малышке Ноле. Очень неприятно. Может, надо предупредить Нолу? Сказать ей, что у Гарри странные наклонности, что он даже может быть опасен? Или заявить в полицию, чтобы его осмотрел врач и назначил лечение?
Через неделю после этой сцены состоялся летний бал. Роберт с Тамарой сидели в углу зала и потягивали безалкогольный коктейль, когда среди гостей вдруг появился Гарри Квеберт. «Смотри, Боббо, — прошипела Тамара, — вот он, извращенец!» Они какое-то время следили за ним; Тамара продолжала извергать проклятия — вполголоса, чтобы слышал только Роберт.
— Что ты будешь делать с этим листком? — наконец спросил Роберт.
— Не знаю. Но что точно, так это что я для начала заставлю его заплатить все, что он мне должен. У него долга больше чем на пятьсот долларов!
Гарри, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке; он выпил в баре для храбрости и направился в сторону туалета.
— Гляди, в сортир идет, — сказала Тамара. — Гляди, Боббо, гляди! Знаешь, что он сейчас будет делать?
— По-большому сходит?
— Да нет же, будет начищать свою палку, воображая себе эту девочку!
— Что-о?
— Умолкни, Боббо, ты трещишь без умолку, не хочу больше тебя слушать. И сиди здесь, ясно?
— Куда ты?
— Сиди и не двигайся. И полюбуйся на мою работу.
Тамара поставила стакан на высокий столик и тайком прокралась в туалет, куда только что зашел Гарри Квеберт. Через несколько секунд она вышла оттуда и поспешно вернулась к мужу.
— Что ты там делала? — спросил Роберт.
— Помолчи, я тебе сказала! — рявкнула на него жена, вновь беря в руки стакан. — Помолчи, а то нас застукают!
Эми Пратт объявила начало ужина, и приглашенные начали медленно стекаться к столикам. В эту минуту из туалета вышел Гарри — перепуганный, потный — и смешался с толпой гостей.
— Смотри, удирает как заяц, — прошептала Тамара. — Ишь как испугался.
— Но что ты сделала-то? — опять спросил Роберт.
Тамара улыбнулась, незаметно вертя в руке тюбик губной помады, которым только что писала на зеркале в туалете. Она ответила только:
— Скажем так, оставила ему небольшое послание, он его долго будет помнить.
Сидя в углу зала в «Кларксе», я в изумлении слушал рассказ Роберта Куинна.
— Значит, надпись на зеркале — дело рук вашей жены?