Правда о деле Савольты
Шрифт:
— Грязные свиньи! — воскликнул он.
Повсюду на тротуарах стояли полицейские, на перекрестках виднелись всадники со шпагами, в плащах и треуголках.
Полицейские провожали супругов Парельс недоверчивыми взглядами. Когда Пере Парельс со своей женой подходили к площади, послышался глухой рокот, земля задрожала, и они прижались к ограде какой-то виллы. Вверх по холму взбирались кони, впряженные в кареты. Полицейские на тротуарах потянулись к кобурам, готовые ко всякой неожиданности. Всадники, охранявшие перекрестки, обнажили шпаги и сделали на караул. Свита приближалась, громко цокали конские копыта о брусчатку.
Застигнутые врасплох и прижатые к ограде, Пере Парельс и его супруга увидели перед собой отряд кирасиров и несколько карет, сопровождаемых гусарами, чьи копья срывали листву с нижних веток деревьев. В одних каретах занавески были задернуты, в других — открыты. В карете с открытым окошечком Пере Парельсу удалось разглядеть знакомое лицо. Кавалькада миновала ошарашенных супругов, окутав их облаком пыли. Когда Пере Парельс пришел в себя от изумления, он вполголоса воскликнул:
— Ну, уж это слишком!
— Кто там ехал? — спросила жена с легкой дрожью в голосе.
— Король. Пойдем.
— Комиссар Васкес, выслушайте меня, и не пожалеете. Преступление всегда есть преступление.
Комиссар Васкес швырнул на стол бумаги, которые читал, и метнул испепеляющий взгляд на нищего осведомителя, который стоял перед ним, нервно сплетая руки и покачиваясь то на одной ноге, то на другой в отчаянной попытке привлечь к себе его внимание.
— Какого черта его впустили ко мне в кабинет? — прорычал комиссар, закатывая глаза к обшарпанному потолку.
— Никого не было, и я осмелился… — объяснил осведомитель, приближаясь к столу, заваленному газетами, папками, фотографиями.
— Во имя распятого господа бога! Во имя вечного спасения моей… — взмолился комиссар, но вдруг осекся, поймав себя на мысли, что пользуется лексикой назойливого посетителя. — Оставишь ты меня, наконец, в покое? Пошел вон!
— Комиссар, вот уже пять дней я обиваю ваши пороги.
Было всего два дня до истечения срока, отпущенного Немесио Кабра Гомесу заговорщиками, а он так и не узнал ничего о том, кто убил Пахарито де Сото. Убийство Савольты спутало ему все карты: полиция сбилась с ног, занимаясь только этим преступлением. Усилия Немесио разыскать заговорщиков и предупредить о том, что их разыскивает комиссар Васкес, тоже не увенчались успехом: он натолкнулся на упорное молчание всех, к кому обращался с расспросами в течение этих пяти роковых дней.
— Пять дней? — прорычал комиссар Васкес. — Мне они показались пятью годами. Вот что, приятель, убирайся-ка отсюда подобру-поздорову и чтобы я больше тебя никогда не видел. Если ты еще хоть раз попадешься мне на глаза, я прикажу немедленно тебя арестовать, понятно? А теперь вон отсюда!
Немесио Кабра Гомес, охваченный мрачным предчувствием, покинул кабинет и спустился на нижний этаж. Внезапно мысли его были прерваны. Внизу царила суматоха: слышались возгласы, со всех сторон сбегались полицейские агенты. «Что-то произошло! — подумал он. — Надо поскорее сматываться». Но как только он попытался ускользнуть, один из полицейских схватил его за руку и оттащил в дальний угол зала.
— Прочь
— Что случилось? — спросил Немесио.
— Привезли опасных преступников, — ответил полицейский.
Немесио замер на месте, затаив дыхание. Из его угла хорошо просматривалась входная дверь и стоявшая перед ней металлическая тюремная карета без окошек. От нее в глубь здания выстроились двойной шеренгой вооруженные полицейские агенты, образуя нечто вроде живого коридора. Арестованных вытолкали из тюремной машины. Немесио обомлел. Он хотел скрыться, но полицейский крепко держал его. В наступившей тишине раздавалось лишь позвякивание наручников. Арестантов ввели в здание. Их было четверо. Самый молодой из них плакал. Хулиан потерял где-то берет, вокруг его глаза красовался фиолетовый синяк, а куртку на овечьем меху покрывали пятна крови. Он шел, держась за бок закованной в наручники рукой, едва стоя на ногах. Мужчина со шрамом выглядел спокойным, но глаза его, окаймленные черными кругами, ввалились.
— Что они сделали? — шепотом спросил Немесио полицейского.
— Кажется, убили Савольту.
— Но ведь Савольту убили в полночь под Новый год.
— Заткнись!
Немесио не посмел сказать, что в тот самый час находился вместе с этими людьми в фотоателье, куда Хулиан силой привел его. Страх оказаться замешанным в эту историю заставил его замолчать. Несмотря на все усилия Немесио остаться незамеченным, мужчина со шрамом увидел его и подтолкнул локтем Хулиана. Хулиан поднял глаза и посмотрел на Немесио.
— Ты предал нас, сукин сын! — выругался Хулиан в гневе, который, казалось, исходил из самых глубин его души.
Полицейский, сопровождавший Хулиана, ударил его прикладом мушкета, и Хулиан упал на пол.
— Убрать! — приказал человек в штатском.
Печальная процессия проходила мимо Немесио. Двое полицейских, подхватив Хулиана под руки, поволокли его за собой: за ним стелился кровавый след. Мужчина со шрамом, поравнявшись с Немесио, остановился и устремил на оборванца леденящий, презрительный взгляд.
— Зря мы тебя не прикончили тогда, Немесио. Но кто бы мог подумать, что ты способен на такое!
Жандармы подтолкнули его вперед. Немесио, на мгновенье остолбенев, вдруг вырвался из рук полицейского и бросился вверх по лестнице. На площадке он столкнулся с комиссаром Васкесом.
— Комиссар, эти люди не виноваты!.. Я могу подтвердить! Они не убивали Савольту!
Комиссар Васкес посмотрел на него, словно на таракана, заползшего к нему в постель.
— Ах, так ты еще здесь! — побагровел он от ярости.
— Вам придется выслушать меня, комиссар, хотите вы того или нет! Эти люди не виноваты, эти люди…
— Убрать его отсюда! — закричал комиссар, отталкивая Немесио и продолжая свой путь.
— Комиссар! — умолял Немесио, пока двое здоровенных полицейских волокли его к выходу. — Комиссар! Я был с ними, я был с ними, когда убили Савольту! Комиссар!!!
Кортабаньес и Леппринсе уединились в библиотеке. Леппринсе с мрачным видом нервно шагал по комнате, бурно жестикулируя. Кортабаньес, отяжелевший после обильной пищи, внимательно слушал, лениво развалясь в кресле, оттопырив нижнюю губу и полуприкрыв веки. Когда француз кончил говорить, адвокат протер кулаками глаза и, слегка помедлив, спросил: