Правда о любви
Шрифт:
Видение стояло перед глазами. Джерард чуть шевельнул мечами и снова прислонился к косяку.
Его реакция на Жаклин, его увлечение ею были только частью проблемы. Другой частью было ее увлечение им. Каждый легкий трепет, каждое инстинктивно женственное ответное движение ощущались Джерардом как удар острой шпорой. Вонзалось, усиливая его осознание происходящего, будоражило похоть и потребность удовлетворить ее.
Никогда раньше он не пребывал в тисках столь первобытного и откровенного желания.
Вот что привело к первому поцелую.
Безумие. Он знал это с самого начала, но не взял себя в руки, как следовало бы сделать. Хуже того, он ничуть не сомневался, что все случится снова и не закончится одним поцелуем. Если он останется и напишет портрет, который теперь отчаянно стремился написать, примет вызов судьбы, перед которым устоять невозможно, и создаст картину, которую ждали от него Жаклин и ее отец ...
И что же теперь делать? Если он останется и напишет портрет Жаклин, значит, рискует влюбиться в нее.
Неужели страсть, вожделение, желание – все, что входит в понятие любви, – отнимут у него творческие силы? Лишат таланта? Разные ли это вещи? Или дополняют друг друга?
Таковы были вопросы, которых он всячески избегал. Которые, как надеялся, не возникнут по крайней мере еще несколько лет. Но они возникли, и он не знал ответов. И понимал, что есть только один способ их узнать.
И все же, если он последует этим путем и ответ на первый вопрос окажется положительным ... есть опасность потерять все. Отказаться от заказа и немедленно покинуть Хеллбор-Холл – только так он избежит испытания. Сурового испытания. Только так об этих вопросах можно надолго забыть.
Холодная, логическая, призывающая к осторожности часть его разума требовала отъезда как наиболее здравого решения.
А вот художник твердил, что не сделает этого. Ни за что.
Не говоря уже о садах ... никогда он не найдет столь поразительную модель для портрета. Портрета, требовавшего всего его умения и таланта. Уйти, даже не попытавшись достигнуть цели ... уж очень это пахнет святотатством, по крайней мере, для души любого художника.
Мужчина тоже сказал «нет». Ни в коем случае. Жаклин доверяла ему: это было заметно по ее поведению. Недаром она попросила его стать ее защитником. Добровольным судьей. Она нуждалась в нем. Ситуация, в которой оказалась Жаклин, была гибельной. Угрожающей ее жизни. Она и ее отец были правы: только он способен восстановить погубленную репутацию. Только он способен просветить других и освободить Жаклин от той странной паутины, в которой она запуталась.
Джерард еще долго стоял, глядя в ночь. Сумеет ли он продолжать работу? Освободить ее? Принять и смириться с возможностью влюбиться в Жаклин и рисковать таким образом потерять единственное, что он ценил превыше всего: свое творчество?
За спиной в темной комнате часы на каминной полке пробили один раз. Джерард с уничижительной гримасой оттолкнулся от двери и шагнул в комнату. Зря он терзал себя тяжкими
Жребий брошен. Его судьба решена.
Закрыв дверь балкона, он уже хотел задернуть штору, но случайно уловил какое-то движение в саду. Джерард пригляделся и снова увидел яркую вспышку.
Подзорная труба на треножнике появилась в комнате на следующий день после его приезда благодаря любезности лорда Трегоннинга. Джерард уже успел направить ее на сады. Подойдя к трубе, он поднес ее ближе к окну и поспешно настроил.
По тропе, идущей от рощи, в саду Дианы медленно шла Элинор. Лунный свет, отразившийся от белокурых волос, и дал тот отблеск, который он заметил.
– Час ночи! Какого черта она делает здесь ... – начал он и осекся, заметив, что впереди идет кто-то еще.
Судя по широким плечам, это был какой-то мужчина.
Темнота мешала разобрать, кто это. Элинор шагала за ним, легко ступая по гравию. Еще несколько секунд – и они исчезли из поля зрения.
Джерард отошел от трубы, нисколько не сомневаясь в том, что только сейчас видел. Ночные сады Хеллбор-Холла были идеальным местом для любовного свидания. Богу известно, он сам почувствовал их магию сегодня днем.
Пожав плечами, он задернул штору и предоставил Элинор и ее любовнику наслаждаться тишиной и покоем.
– Ну же, расскажи мне поскорее, какой он? – оживленно щебетала Элинор.
Жаклин, улыбаясь, продолжала идти. Утром, после завтрака, Элинор, как обычно, навестила подругу, чтобы вместе погулять по садам и поболтать. Жаклин думала, что придется отказать ей и посвятить все время Джерарду, но он, заметив ее вопросительный взгляд, извинился и объяснил, что должен посмотреть вчерашние наброски.
Распрощавшись с Элинор, он поднялся наверх, а Жаклин пошла с Элинор.
– Ты сама его видела, – пожала плечами Жаклин. – Разговаривала. Лучше скажи, что ты думаешь о нем.
Элинор притворно застонала.
– Ты прекрасно понимаешь, что я не это имела в виду, но, если хочешь знать, меня застали врасплох и удивили. Должна добавить, приятно удивили. Он совсем не то, чего я ожидала.
Еще бы!
Жаклин шла по тропе, ведущей через сад Дианы в сад Персефоны, к тому месту, где они с Элинор чаще всего сидели и разговаривали.
– Его нельзя назвать спокойным или отчужденным, но в нем столько сдержанной силы, верно? – выдохнула Элинор. – Он наблюдает, следит, замечает, но не реагирует ... и вся эта энергия, и напряжение ... они чувствуются, почти физически ощущаются. Но ты не можешь их коснуться, и они вроде бы тоже не могут коснуться тебя.
Она картинно вздрогнула, взглянув на подругу. Жаклин заметила игравшую на ее губах жадную, откровенно понимающую улыбку.
Элинор поймала ее взгляд, ее глаза засияли.