Правда варварской Руси
Шрифт:
Парочку перехватили в Ревеле. Арестовать сумели только Коську, выдав его русским, а Тимошка улизнул. Он еще успел побывать в Брабанте, Лейпциге, Виттенберге, опять сменил вероисповедание, перейдя в лютеранство. И лишь в Шлезвиг-Гольштейне его обнаружил купец Петр Микляев, задержал, и по требованию купца власти взяли его под арест. Царь направил обращение к герцогу Голштинскому, и Лжешуйского отправили в Россию. На суде Коська раскаялся и отделался относительно легко — ему отрубили три пальца и сослали в Сибирь. А Анкудинов был четвертован. Впрочем, казнили его не по обвинению в самозванстве, а за уголовное преступление — убийство жены.
Что же касается реформ Алексея Михайловича, то, невзирая
Вторая реформа касалась развития экономики и торговли. В 1653 г. был принят Таможенный устав. Он отменял ряд всевозможных мелких и местных сборов с купцов, упразднял последние, кое-где еще оставшиеся, внутренние таможенные барьеры (за исключением Сибири) и вводил для торговли внутри страны единую пошлину, 10 % с соли и 5 % со всех остальных товаров. В результате Златоглавая Русь окончательно стала «единым экономическим пространством».
Воссоединение
Противостояние между «грекофилами» и «грекофобами» не ослабевало, поскольку перед Россией по-прежнему стояла проблема унификации богослужебной литературы. И поборники «неповрежденной старины» требовали выверять книги не по греческим образцам, а по древнеславянским рукописям. Хотя даже чисто технически это было невозможно, поскольку рукописи были не идентичными, различались между собой. Так что реальная унификация была возможна только в «греческом» варианте. Поэтому царь в вопросе об исправлении книг покровительствовал Ртищеву и киевским монахам. Но стоит отметить, что и это понималось отнюдь не в качестве новшества, а как «возврат к старине» — только «стариной» признавались греческие обряды и литература. Тем не менее в религиозных вопросах Алексей Михайлович был достаточно осторожен, полагаясь на патриарха.
А патриарх Иосиф тоже проявлял осторожность, не принимал сторону ни крайних консерваторов, ни радикальных реформаторов. Понимал, что они способны наломать дров, опасался нарушения сложившихся традиций и предоставлял процессам идти самим по себе, постепенно. Но в 1652 г. Иосиф умер. На пост патриарха прочили Вонифатьева, однако он сослался на преклонный возраст и отказался. И назвал другую кандидатуру — Никона. Несмотря на то, что в «кружке ревнителей благочестия» взгляды на церковную реформу диаметрально различались, все его члены единогласно поддержали Новгородского митрополита. Надеялись, что это будет способствовать и их возвышению, что Никон на новом посту станет опираться на прежних товарищей. Алексей Михайлович с радостью согласился на выдвижение своего «собинного друга».
И вот тут-то Никон впервые проявил крутой характер. Человеком он был волевым, умным и крайне честолюбивым. И в качестве образца, какими должны быть патриарх и его власть, видел Филарета Романова. Да и за рубежом в эту эпоху были примеры церковников-правителей — Ришелье, Мазарини. Когда освященный собор уже нарек Никона патриархом, он вдруг отказался принять посох и прочие регалии. И отказывался до тех пор, пока сам царь не опустился перед ним на колени и не взмолился слезно. Но и тогда Никон выдвинул ряд условий. Потребовал, чтобы царь слушался его «как начальника и пастыря и отца краснейшего». 23-летний Алексей
В лице Никона царь действительно получил толкового советника и помощника. Зато члены «кружка ревнителей благочестия» вскоре поняли, что крепко ошиблись. Делить с ними доставшуюся власть Никон не собирался. Въехав в резиденцию патриарха, он сразу обозначил дистанцию с бывшими соратниками. Их не то что не привлекали к совету, а вообще теперь не допускали дальше прихожей. А за церковную реформу он взялся единолично и весьма энергично. В 1653 г. издал и разослал «Память» — особый циркуляр, где требовал привести церковную практику в соответствие с греческой: осуществить сверку и исправление книг, перейти на троеперстное крестное знамение, литургию служить на 5 просфорах, писать имя Иисус через два, а не через одно «и»…
«Ревнители благочестия» возмутились. Сперва даже не новшествами, а тем, что Никон внедряет их одним махом, без обсуждения, без учета других мнений. В оппозицию патриарху перешел даже его покровитель, «умеренный грекофил» Вонифатьев. А Неронов подал Алексею Михайловичу записку, обвиняя Никона в еретичестве и прочих грехах. Но царю, видимо, сами «ревнители» успели надоесть бесконечными дрязгами, а «собинному другу» он вполне доверял. И передал челобитную на его рассмотрение. Никон же опять проявил свой характер. Либеральничать с оппозицией не стал, а рубанул сплеча. Приказал сослать Неронова в Спасо-Каменский монастырь на Кубенском озере и постричь в монахи. В защиту пострадавшего подняли голос Аввакум и Даниил Костромской — что же это, мол, творится? И мгновенно тоже отправились в ссылки, Даниил в Астрахань, а Аввакум в Тобольск.
Так начался церковный раскол… Однако утверждения некоторых авторов о всенародной катастрофе истине не соответствуют. Массовый уход в старообрядчество случился гораздо позже и подругам причинам. Изначально «Память» Никона никакого серьезного резонанса не вызвала, а Неронов и Аввакум ни малейшей поддержки в народе не получили. Кого поддерживать-то? Тех, кого и раньше прихожане от себя гнали? Большинство людей на встряски в церковных верхах либо не обратило внимания, либо восприняло их спокойно — на Руси привыкли доверять царю и патриарху, им виднее. Да и в большинстве храмов, конечно же, продолжали служить по-прежнему. Кто проверит в глубинке и кому надо переучиваться, что-то менять? Да и где их взять, новые исправленные книги?
В этот момент все умы занимали совершенно другие события. Война надвинулась вплотную. До поры до времени Россия вела подготовку к ней очень скрытно. И поляки пришли к выводу, что Москва воевать не осмелится, а своими предупреждениями и демаршами только пугает. В марте 1653 г. 15-тысячное войско Чарнецкого вторглось на Брацлавщину. Захватило Коростышев, Самгородок, Прилуки. Причем был выдвинут лозунг — истребить «русских» (т. е. украинцев) до последнего человека. Резали всех без разбора, повстанцы или не повстанцы, мужчины или женщины, взрослые или дети. А в Бресте собрался очередной сейм, который официально принял постановление о геноциде (кстати, первое подобное постановление в европейской истории). Дескать, раз существование казаков представляет для Речи Посполитой угрозу вечных бунтов, то остается одно: просто уничтожить их. Русские дипломаты доносили: «А на сейме ж приговорили и в конституции напечатали, что казаков как мочно всех снести». Этот сейм ознаменовался победой «королевской партии» над «магнатской». Канцлером стал ставленник Яна Казимира Корыцыньский. Но украинцам от этого было не легче. Теперь мелкая шляхта, сплотившаяся вокруг короля, рассматривала Украину как поле для грабежа и приобретения земель — оставалось лишь «очистить» их от прежних владельцев.