Правда выше солнца

Герасименко Анатолий

Стражник осклабился.

– Лине млакас, маним. Учись лучше, мертвец.

Поднимая с каждым шагом облачка рыжей пыли, Акрион ушёл в дальний угол двора. Выбрал чучело из тех, что не успели окончательно размочалить утром. Встал в стойку и принялся метелить соломенного врага тупым мечом в ожидании, пока рука не онемеет от ударов, а лёгкие не запросят пощады.

Зачем только открылся этому криворожему поганцу? Спиро сразу поднял Акриона на смех. Три года назад он потерял семью во время урагана на Кефалинии и с тех пор не верил, что богам есть какое-то дело до смертных.

А любого, кто полагал иначе, считал дураком. Акрион в глазах Спиро был трижды дурак: из-за того, что верил в доброту богов, из-за того, что дал себя обвести вокруг пальца ложному Гермесу и, наконец, из-за того, что до сих пор упорствовал в своих заблуждениях.

Меч свистел, раздваивая воздух.

На песок падали клочья соломы.

Чучело крякало при каждом ударе, пружинило на врытом в землю шесте.

«Это испытание, – думал Акрион, сжимая скользкую от пота, дурно сработанную рукоять. – Боги хотят, чтобы я проявил волю. «Нам интересно, как вы сами решите действовать». Так говорил Кадмил… Возможно, для этого всё было подстроено так, будто Кадмила убили? Может статься, он на самом деле жив и сейчас наблюдает за мной с Олимпа вместе с Аполлоном? Как-то сложно, однако. Он мог бы просто сказать: всё, дальше сам, отныне я тебе не помощник. Послушал бы я? Разумеется. Но при первой же серьезной опасности схватился бы за амулет и попросил о помощи Феба. Наверное».

Он перевёл дух. Взял меч в левую – вдруг ранят, и придётся сражаться слабой рукой?

Снова полетела солома.

«Ведь Киликий предупреждал: любой шаг в компании бога может оказаться испытанием. Вот оно, испытание. Я – царский сын и царь Эллады. Избранник богов. А быть избранным – не значит идти легким путём. Вспомнить Геракла. Вспомнить Персея... Да. Я обязательно сбегу! От меня зависит судьба всей страны. Я просто должен выжить и вернуться. Чтобы покарать тех, кто меня предал. Занять трон, который мне принадлежит. Да! Да!»

Хрипло дыша, Акрион отступил от чучела – верней, от нескольких пучков соломы, которые чудом ещё держались на столбе. Выронил на песок погнутый меч, упёрся в колени. По животу и рёбрам, оставляя следы на пыльной коже, стекал пот.

«А если я и не тот, кем себя считаю... Тогда всё равно сбегу. Вернусь домой – мама и папа, должно быть, уже все глаза выплакали. Боги, как же я по ним тоскую. Только бы увидеть их ещё раз. Только бы не умереть на потеху толпе. О, дай мне только сил, Аполлон. Дай мне сил».

– Всем строиться, мертвецы! – раздался вдалеке протяжный крик Меттея.

Акрион подобрал меч, смахнул с шеи пот и потрусил по горячему песку к оружейной. Что-то случилось? Почему их собирают? Вокруг тоже все бежали: лудии спешили на построение, стражники занимали места по углам двора, рабы сломя голову носились между столовой и казармами. Даже Меттей торопился куда-то, резво ковыляя на кривых ногах и обмахиваясь краем плаща.

Едва Акрион успел встать в строй, как послышалось сиплое пение бронзовых труб. Двое рабов, едва не падая от усердия, проворно раскатали прямо по земле пушистую ковровую дорожку, конец которой пришёлся аккурат ко входу.

Створки ворот дрогнули и медленно поползли в стороны. Все замерли: лудии в строю, рабы под навесом казармы, стражники у стен и на постах, устроенных в высоких башенках.

Меттей степенно прошествовал

по ковру и застыл, протянув вперёд руку с растопыренными пальцами.

– Славься, дорогой кузен Тарций! – выкрикнул он. – Приветствую тебя сердечно!

В ворота вступила небольшая процессия. Сперва, бренча оружием, вошли телохранители-копейщики. Полированная бронза доспехов сверкала так, что Акрион зажмурился – и то продолжал видеть под веками сполохи. Затем показались рабы, которые несли высокие носилки, забранные ослепительно-белой тканью. Носилки опустились наземь; из них, сопя, выбрался исключительной толщины человек – вероятно, тот самый Тарций, которого Меттей назвал кузеном (если, конечно, Акрион верно перевёл слово «ати-рува»). Наконец, последними во двор вступили трое лучников с короткими мечами на поясах – и тут же разошлись в стороны, взяв хозяина в безопасный треугольник.

Тарций был одет намного богаче Меттея. Необъятное тело укутывал пурпурный плащ, верхняя часть которого прикрывала голову. Акрион помнил, что подобная одежда здесь называется «тогой», и что носить её могут только полноправные граждане Тиррении. Кожа на руках толстяка блестела, туго перетянутая золотыми браслетами – ни дать ни взять, обвязанный для копчения и смазанный маслом окорок. На пальцах сияли кольца, так щедро усыпанные каменьями, что Акрион вновь зажмурился от блеска. В довершение всего, когда Тарций двинулся вперёд, из-под тоги мелькнула шнуровка золотых сандалий.

Меттей неловко заключил кузена в объятия, и они обменялись поцелуями в щёки.

– Жопы ещё друг дружке отлижите, кинеды, – буркнул по-эллински Спиро, стоявший рядом с Акрионом.

– Слыхал, у тебя пополнение? – лениво спросил Меттея Тарций. – Давно привезли?

– В начале аклуса, – ответил Меттей. – Они ещё только учатся. Хотешь взять кого-то для представления?

Тарций щёлкнул пальцами. Подскочил раб, подал чашу с орехами. Толстяк закинул в рот пригоршню съестного и, жуя, направился к выстроившимся лудиям. Переваливаясь на ходу, как раскормленная утка, побрёл мимо строя. Глядел в лица, сплёвывал шелуху на драгоценный ковёр.

– Ну что они заморенные у тебя какие-то все, – брюзжал он. – Посмотреть не на что. Ты их для (Акрион не понял слова) готовишь, что ли? Нашим-то консулам как раз (снова непонятное слово) подавай.

– Тренируются усердно, вот и худы, – пожимал плечами Меттей, следовавший рядом. – А консулу Пинию, я слышал, нынче мальчики в теле больше по нраву…

– Знаешь, что я про твоего Пиния думаю? – хохотнул Тарций. Дальнейшая его речь осталась от Акриона сокрытой, поскольку ни одного слова он разобрать не сумел. Меттей, выслушав, тоже усмехнулся. Тут они дошли до того места, где стояли Акрион и Спиро.

– О! – оживился Тарций. – Какие красавцы! Это кто?

– Это воины-крейке, – ответил Меттей. – Мирмиллон и гопломах.

Толстяк поморщился.

– Не-е, – протянул он. – Ты совсем, что ли, нюх потерял? Какой мирмиллон, какой гопломах… Гопломах должны быть силачом! Горой мускулов! Мирмиллон – ещё сильнее! А эти больно жилистые. Поджарые, гибкие. Типичные рыболовы.

– Мой опыт… – начал было Меттей, хмурясь.

– Тем более, у нас вечно рыболовов не хватает, – лениво продолжал Тарций.