Правда. Пехотная баллада
Шрифт:
Сам Вильям не был так уверен в столь благополучном исходе, но сержант Колон произнес эту фразу с очень искренним видом.
Природа правды давно беспокоила Вильяма. Его с детства приучали всегда говорить правду (или, выражаясь иначе, никогда не кривить душой), а от некоторых привычек очень трудно избавиться, особенно если их хорошенько в тебя вколотили. Лорд де Словв руководствовался в жизни пословицей, гласившей: как согнешь ветку, такое дерево и вырастет. Особой гибкостью Вильям не отличался, но и лорд де Словв не был жестоким человеком. Для этого он предпочитал
Так или иначе, Вильям не обольщался насчет себя. С выдумкой у него было очень плохо. Всякая придуманная им ложь немедленно выплывала наружу и непременно приводила к беде. Даже такая незначительная, как «К концу недели у меня точно будут деньги». Это называлось «сочинять истории», и данный грех, по мнению де Словвов, был даже страшнее лжи. Ведь он был призван сделать ложь интересной.
Поэтому Вильям де Словв всегда говорил правду – в порядке космической самообороны. Для него самая суровая правда была менее суровой, чем самая невинная ложь.
В «Залатанном Барабане» случилась достойная внимания драка. Особенно удачным вышло окончание заметки: «И поднял Брезок-Варвар стол трактирный, и нанес удар мощнейший Ворюге Молтину, который в свою очередь хвать канделябры да по сусалам ему, по сусалам, а сам приговаривает: “Получай, П*ск*да, что заслуживаешь!”; тут, конечно, драка общая затеялась, а пострадало в ней всего количеством 5 или 6 человек».
Потом Вильям отнес все записи в «Ведро».
Гунилла с интересом ознакомился с ними, ну а на то, чтобы набрать все это, у гномов ушло совсем немного времени.
Это было очень странно, но…
…когда текст набирали шрифтом, этими ровными и аккуратными буковками…
…он выглядел более реальным.
Боддони, который, судя по всему, был заместителем Гуниллы в словопечатне, выглянул из-за плеча Хорошагоры и, прищурившись, оглядел ровные колонки шрифта.
– Гм, – изрек он.
– Что такое? – встревожился Вильям.
– Выглядит немного… серо, – ответил гном. – Шрифт слишком однообразен. На книжку похоже.
– А разве это плохо? – удивился Вильям, искренне считавший, что все похожее на книгу может быть только хорошим.
– А что, если немного разредить? – спросил Гунилла.
Вильям смотрел на отпечатанную страницу, и в его сознании постепенно формировалась идея. Казалось, она развивалась под воздействием самой страницы.
– А что, если, – сказал он, – перед каждым разделом мы вставим своего рода заглавие?
Он взял клочок бумаги и написал: «5/6 Пострадали в Пьяной Драке».
Боддони с серьезным видом прочел его каракули.
– Да, – одобрил он наконец. – Выглядит вполне… пристойно.
Он передал клочок бумаги обратно через стол.
– И как ты называешь этот новостной листок? – спросил он.
– Никак, – пожал плечами Вильям.
– Нужно придумать какое-нибудь название, – хмыкнул Боддони. – К примеру, что ты пишешь сверху?
– Обычно
– Не пойдет, – покачал головой Боддони. – Нужно написать что-нибудь более массовое. Более энергичное.
– Может, «Анк-Морпоркские Сообщения»? – предложил Вильям. – Извините, но я не мастер придумывать названия.
Гунилла достал из кармана фартука маленький лоток и принялся набирать буквы из стоящего на столе ящика. Соединив их вместе, он мазнул надпись чернилами и отпечатал на листе бумаги.
Получилось… «Анк-Морпоркская пРавда».
– Немного напутал, – пробормотал Гунилла. – Что-то я сегодня рассеянный…
Он было потянулся к шрифту, но Вильям его остановил.
– Не знаю… – неуверенно произнес Вильям. – Оставь все как есть. Только «п» должна быть большой, а «р» – маленькой.
– И все? – удивился Гунилла. – Вот, получай. Ну, юноша, сколько экземпляров тебе нужно?
– Э… Двадцать? Тридцать?
– А может, пару сотен? – Гунилла кивнул на гномов, энергично выполнявших свою работу. – Если меньше, то отпечатную машину и трогать не стоит.
– Да ты что! Я даже представить себе не могу, что в городе найдется столько людей, готовых заплатить за это по пять долларов!
– Неужели? А ты спрашивай по полдоллара. Пятьдесят долларов получим мы, и ты – столько же.
– Ну и ну! Что, в самом деле? – Вильям недоверчиво уставился на сияющего гнома. – Но их ведь нужно еще продать. Это тебе не пирожки в лавке. Да, это никак не…
Он принюхался. У него вдруг начали слезиться глаза.
– О боги, – пробормотал он. – У нас вот-вот будет еще один посетитель. Я узнаю этот запах.
– Какой запах? – не понял гном. Дверь со скрипом открылась.
Запах Старикашки Рона мог послужить отдельной темой для беседы. Он был настолько сильным, что обрел собственную индивидуальность и заслужил написания с большой буквы. После мощного потрясения людские органы обоняния сдавались и переставали работать, словно бы лишались способности охватить этот Запах в полном объеме, как устрица не способна познать бескрайность океана. А через несколько минут у людей начинала плавиться сера в ушах и выгорали волосы.
Этот Запах развился до такой степени, что вел в некотором роде независимую жизнь: посещал театр или читал томики поэзии. Рон по всем статьям проигрывал собственному Запаху. Его Запах был выше классом.
Руки Старикашки Рона скрывались глубоко в карманах, но из одного кармана торчала веревка, вернее, несколько неумело связанных друг с другом обрывков веревки, которые заканчивались на шее маленького песика непонятно-серой расцветки. Возможно, этот песик был терьером. Но только возможно. Двигался песик прихрамывая и немного косо, словно бы пытался как можно незаметнее просочиться в этот мир. Его походка говорила о немалом опыте; этот пес давным-давно понял: куда чаще в тебя швыряются башмаками, чем мозговыми косточками. У него была походка пса, готового в любой момент сделать лапы.