Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста
Шрифт:
Это очевидное указание на Освенцим. В телеграмме Джонсона описываются подробности — слишком хорошо ныне всем известные, но тогда новые и ужасающие до невероятности — того, как производилось массовое удушение.
Джонсон также сообщает о предстоящей миссии Валленберга:
«Несмотря на трудности, евреи Венгрии собрали сумму, эквивалентную 2 миллионам шведских крон. Деньги переданы в шведскую миссию в Будапеште. Валленберга… очень хвалил Боман [16] , сообщающий, что, если бы наше Управление по делам военных беженцев разработало для него какую-нибудь директиву, которую МИД Швеции охотно берется ему переправить, это послужило бы большим подспорьем в его работе.
16
Эрик
В искренности намерений Валленберга нет никаких сомнений — я лично с ним разговаривал. Валленберг сообщил мне, что он хотел бы помогать людям делом и спасать жизни, он не собирается ехать в Будапешт ради того, чтобы посылать оттуда МИДу бесчисленные реляции. Он, кстати, и сам наполовину еврей» [17] .
6 июля 1944 года Валленберг отправился в Будапешт самолетом через Берлин. В берлинском аэропорту Темпельхоф его встретила Нина, ставшая к тому времени женой Гуннара Лагергрена, шведского дипломата, представлявшего в шведской миссии в германской столице интересы третьих стран [18] . Нина вспоминает, что Рауль вез одежду и другие личные вещи в рюкзаке и был одет в длинный кожаный плащ и шляпу «в стиле Энтони Идена».
17
Валленберг преувеличивал долю еврейской крови в своих жилах.
18
Впоследствии он стал гофмаршалом, главным приставом шведского Королевского суда.
«Пока мы ехали ко мне домой, я рассказала ему, что посол заказал для него железнодорожный билет на послезавтрашний день. Рауль очень рассердился, говоря, что не должен терять времени и намерен уехать завтра же первым поездом.
По дороге он сообщил мне о своем задании и сказал, что у него в рюкзаке лежит список проживающих в Будапеште видных еврейских деятелей, социал-демократов и других оппозиционеров, с которыми он должен установить контакт. Я еще представления не имела, насколько опасным может оказаться его новое назначение, что и доказали последующие события. Я думала, он будет выполнять свою работу согласно обычным дипломатическим правилам, хотя, хорошо зная его, должна была бы в том усомниться. Но тогда я носила своего первого ребенком и ходила уже на седьмом месяце, так что ни на чем ином сосредоточиться не могла».
Валленберг и Нина приехали во временное жилище Лагергренов — дом у ворот замка на Ванзее, озере близ Потсдама, как раз с наступлением темноты. Рауль, Нина и Гуннар Лагергрен проговорили далеко за полночь. По-настоящему в эту ночь им спать не пришлось. Едва они улеглись, как прилетели английские бомбардировщики. Бомбежки теперь происходили каждую ночь, и вся троица отправилась в близлежащее убежище.
На следующее утро, так и не выспавшись, Валленберг отправился на вокзал и уехал в Будапешт на первом же поезде. Вагон был переполнен возвращавшимися из отпуска немецкими военнослужащими, и, поскольку плацкарты у новоназначенного дипломата не было, большую часть пути он проехал, сидя на рюкзаке в проходе. В кармане у него лежал небольшой револьвер. «Я ношу его не для того, чтобы им пользоваться, — говорил он позже коллегам по миссии, — а больше для храбрости».
ГЛАВА 4
Пассажирский поезд, доставивший Рауля Валленберга в Будапешт 9 июля 1944-го, возможно, встретился в пути с составом из двадцати девяти закрытых товарных вагонов, перевозившим в Освенцим последнюю партию евреев из венгерской провинции. Отправив его накануне, Эйхман с помощниками закончили то, что они гордо называли «депортацией, превосходящей своим размахом все предыдущие». В депеше, посланной в Берлин, Эдмунд Везенмайер, германский проконсул в Будапеште, сообщал с характерной германской точностью о вывезенных за границу Венгрии за период с 14 мая по 8 июля 148 железнодорожными рейсами 437 402 еврейских мужчинах, женщинах и детях. Теперь, если исключить из этого числа несколько тысяч евреев-мужчин, направленных
Воодушевленный успехом в провинции — ставшим возможным отчасти благодаря рвению местных партнеров, — Эйхман подготовил следующий дерзкий план ошеломительной и молниеносной депортации всего еврейского населения Будапешта, которую он планировал провести в течение 24-х часов во второй половине июля. Операция наверняка произведет на Мюллера и Гиммлера такое внушительное впечатление, что сможет обеспечить ему продвижение по службе и, возможно, доставит похвалу самого Гитлера. «Технические детали займут еще всего несколько дней», — сообщал он в направляемом в столицу докладе. Если бы эта акция Эйхмана удалась, она лишила бы миссию Валленберга всякого смысла. К тому времени, когда он сориентировался бы на месте, в городе евреев уже не осталось бы.
Однако регент Венгрии Хорти — получивший к тому времени множество протестов, побитый мировой прессой и весьма впечатленный успехами наступающей Красной Армии — набрался наконец храбрости и, следуя верному инстинкту самосохранения, приказал премьер-министру Дёме Стояи в дальнейшем депортации прекратить. Узнав о «предательстве», Эйхман впал в ярость. «За всю мою долгую службу, — гневался он, — такого со мной еще не случалось… И я с этим не смирюсь».
Хотя некоторое время мириться с новым порядком пришлось… Хорти предусмотрительно отозвал обратно в провинцию все 1600 привлеченных в столицу для предстоящей облавы жандармов; без них Эйхман, из-за недостатка военной силы, справиться почти с четвертью миллиона депортируемых не мог.
Через Везенмайера он обратился в Берлин за помощью. Ответ — несомненно, из-за произошедшего 20 июля покушения на Гитлера — задерживался. Когда же, наконец, он пришел — а исходил он от самого рейхсфюрера СС Гиммлера, — то поверг Эйхмана в глубочайшую депрессию: нацисты согласились приостановить депортации. К этому времени Гиммлер затеял собственную игру, целью которой было договориться с англосаксами, наступавшими на Германию с Запада, прежде чем она будет опустошена большевиками, надвигавшимися с Востока. Гиммлер считал себя деятелем, который вполне мог вести переговоры о сепаратном мире с западными союзниками; прекращение давления на евреев могло стать, по его мнению, одним из способов улучшения его репутации в их глазах.
Разъяренному Эйхману не оставалось иного, как утешать себя достигнутыми свершениями и дожидаться изменения обстановки, которое позволило бы ему закончить работу.
Начал он ее всего через несколько часов после прибытия своей команды в Будапешт 19 марта того же года. На следующее утро Эйхман поручил своим помощникам Герману Крумеи, Дитеру Вислицени и Отто Хунше установить контакт с лидерами венгерских евреев. Пятнадцати напуганным представителям еврейской общины Крумеи объявил, что с этого момента «все дела венгерского еврейства передаются в компетенцию СС». Евреям запрещается покидать Будапешт или менять без разрешения место жительства. Немедленно организуется Центральный еврейский совет из восьми человек, он будет получать распоряжения от гестапо, для чего в конторе совета должно быть организовано круглосуточное дежурство на телефоне. Для предотвращения паники среди еврейского населения еврейская пресса должна публиковать статьи, призывающие к спокойствию. Раввины призваны успокаивать свою паству. Гиммлер приказал Эйхману внимательно отслеживать настроения среди еврейского населения, выявляя малейшие признаки сопротивления, чреватые еще одним восстанием типа варшавского: не следовало доводить евреев до актов отчаяния.
Крумеи успокаивал. Евреям нечего опасаться, заявлял он. Конечно, в отношении их будут введены ограничения экономического характера, однако они не будут более жесткими, чем требуют того крайности войны. Религиозная, общественная и культурная еврейская жизнь будет продолжаться, как прежде. СС будет охранять их покой. Получив другие подобные же заверения, еврейские старейшины ушли с встречи чуть менее встревоженными, чем пришли на нее.
Как только Центральный еврейский совет, согласно отданному приказу, был создан, Эйхман лично обратился к нему. Его часовая речь состояла из курьезной смеси угроз, льстивых обещаний и, как обычно, обескураживающей демонстрации познаний в области еврейской культуры.