Правила бунта
Шрифт:
Я не помню, чтобы давала ему свой телефон. Но, должно быть, передала его, потому что он в руках у Дэша, и парень стучит по экрану. Затем возвращает телефон мне, и на экране появляется новый контакт: «ЛДЛ IV».
Бросаю сардонический косой взгляд в его сторону.
— «Четвертый» действительно необходим?
Парень пожимает плечами.
— Не хотелось, чтобы меня путали со всеми остальными «ЛДЛ».
— Конечно, их же так много.
На это Дэш ничего не отвечает. Парень пересекает обсерваторию, направляясь к телескопу.
— Я был здесь всего один раз, — задумчиво произносит он. — Ужасно много усилий, чтобы подняться сюда, тем более когда большую часть времени слишком облачно, чтобы даже просто использовать эту штуку.
В чем-то он прав.
— Но в облаках всегда бывают разрывы. — Я провожу рукой по стволу прицела, приветствуя его с любовью, как старого друга. — Просто нужно подождать.
— Всю ночь, — добавляет он.
— Иногда. Но когда проясняется, то есть, если проясняется, это того стоит.
Дэш стискивает челюсти. Он не смотрит на меня, но у меня возникает странное чувство, что тот хочет этого.
— Почему ты их так любишь?
— Звезды?
Парень кивает.
— Почему ты так любишь играть на пианино?
Его отстраненное изучение телескопа резко обрывается. Парень пристально смотрит на меня, изучая мои черты.
— Интересно, кто тебе об этом рассказал?
— Не знала, что это секрет.
«О-о-о, так вот почему ты крадешься в темноте, шпионя за ним?»
Если бы могла врезать самой себе кулаком во время внутреннего монолога, я бы сделала еще один шаг вперед; я бы надрала его саркастическую задницу.
— Разве я не должна ничего знать о тебе, Дэш? Ты должен оставаться такой далекой, непостижимой загадкой? Призраком, запертым за тысячью дверей?
Он улыбается.
— Поэтично. Но я не призрак. Просто ни перед кем не играю, вот и все.
Я вспоминаю то самое первое утро, когда услышала, как парень играет, за пределами оркестровой комнаты, когда весь Вульф-Холл затих и был неподвижен, а мягкие звуки музыки затопили коридоры опустевшей академии. Это была запоминающаяся мелодия. Она оставалась со мной в течение нескольких недель после того, как я ее услышала. В последующие дни я просыпалась со звоном в ушах.
Не желая продолжать врать — по крайней мере в этом — я говорю:
— Я слышала тебя. Ты играешь в оркестровой комнате. Рано утром, до восхода солнца. В первый раз... Я слышала мелодию с другого конца здания. Это была такая приятная, восходящая... танцевальная… — Я не могу придумать другого способа описать это. — Не могу вспомнить мелодию конкретно, но помню, что она заставила меня почувствовать.
У него каменное выражение лица, но глаза… Не могу решить, оживились ли его глаза, потому что мы говорим о чем-то, что его глубоко волнует, или потому,
— И что ты почувствовала? — Его голос гладкий, как шелк, нежный, как ласка, но парень все еще выглядит так, будто его настроение может перейти в царство раздражения.
— Как будто я заблудилась во сне наяву, — говорю ему. — Я чувствовала себя опьяненной и счастливой, словно мне снова четыре года. Это заставило меня почувствовать… — Я ищу слово, которое отдаст должное музыке, но его просто нет. Поэтому довольствуюсь словом: — Живой. Это заставило меня почувствовать себя живой.
Дэшил смотрит на свои руки.
— Я чувствую то же самое.
— Когда смотрю на звезды, я чувствую себя несущественной, — тихо делюсь с ним. — Когда смотрю в объектив этого телескопа, не могу не восхищаться своим собственным существованием. Я каким-то образом появилась на свет среди всего этого небытия. Мы все сделаны из элементов, которые были выкованы в горящих печах звезд. Семь октиллионов атомов образуют человеческое тело. Семь октиллионов. Все эти атомы пришли оттуда. — Я киваю головой вверх, к небу. — Довольно впечатляюще, если спросишь меня.
Дэш бросает взгляд на сводчатый потолок обсерватории. Он не видит неба — ставни купола плотно закрыты от дождя — но потолок по-прежнему прекрасен. Он был расписан задолго до того, как я поступила в Вульф-Холл. Профессор Лейдекер говорит, что где-то в сороковых годах. Арки купола, ребра и панели — все темно-синего цвета. Кто-то нашел время, чтобы начертить на них карту звезд. Металлическое серебро раскрашенных созвездий ярко сияет на фоне насыщенного синего цвета, и, хотя это не так потрясающе, как настоящее ночное небо, оно, несомненно, завораживает. Дэш изумляется этому, легкая улыбка играет на его губах.
— Ты когда-нибудь была в Бунт-Хаусе? — спрашивает он.
— Нет. — Такая возможность была. Меня приглашали через других людей. У меня просто никогда не хватало смелости пойти туда.
Дэш снова обращает свое внимание на меня, пристально глядя своими ореховыми глазами.
— У нас скоро вечеринка. Ты должна прийти. Думаю, тебе бы понравился потолок.
Я проезжала мимо дома миллион раз. Каждый раз, спускаясь с горы, я всматриваюсь сквозь деревья, пытаясь разглядеть его. Высокая конструкция из стекла, стали и камня пробуждает во мне жгучее любопытство с того момента, как я узнала, что она там есть. Получить возможность осмотреть это место — все равно что выиграть золотой билет на шоколадную фабрику Вилли Вонки. Но…
Я стиснула зубы, собираясь с духом. Мне нужно мужество для этого вопроса.
— Ты просишь меня пойти с тобой в качестве пары, Дэш? Или просто говоришь, что я должна появиться там? Потому что это… — Я жестом указываю между нами. — Это становится запутанным, что не очень хорошо.
— В самом деле? — Парень прислоняется спиной к телескопу, все еще держа руки в карманах, и плутоватая улыбка подергивает уголки его губ. — Кажется, прошлой ночью тебе было очень хорошо.
Ух. Клянусь Богом. Этот парень может так чертовски бесить.