Правила для радикалов

Алински Сол

Не в состоянии смириться с миром таким, какой он есть, они отступают при любом конфликте с молодыми, прикрываясь раздражающей, избитой фразой: «Когда станешь старше — поймёшь».

Интересна их реакция, если какой-то молодой человек им ответил бы: «Когда ты станешь моложе, чего никогда, конечно же, не будет, тогда ты поймёшь, так что, конечно, ты никогда не поймёшь».

Те представители старшего поколения, которые заявляют о желании понять, говорят: «Когда я разговариваю с моими детьми или их друзьями, я говорю им: „Послушайте, я верю,

что то, что вы хотите сказать мне, важно, и я уважаю это.

Вы называете меня скучным и говорите, что „Я не согласен с этим“, или „Я не знаю, где это“, или „Я не знаю, где это место“, и как бы вы там не выражались. Что же, я соглашусь с вами. Итак, предположим, вы это сказали. И что вы хотите?

Что вы имеете в виду, когда говорите: „Я хочу заняться своим делом“. Что, чёрт побери, это ваше дело? Вы говорите, что хотите сделать мир лучше. Например? И не говорите мне о мире, любви и тому подобной чепухе, потому что люди есть люди, как вы узнаете, когда станете старше... Простите, я не хотел ничего говорить о „когда вы станете старше“. Я действительно уважаю то, что вы хотите сказать.

Почему вы не отвечаете мне? Вы знаете, чего вы хотите? Знаете ли вы, о чём говорите? Почему мы не можем договориться?»

И это то, что мы называем разрывом между поколениями.

Нынешнее хочет того, что всегда хотели все поколения — смысла, ощущение того, что такое мир и жизнь, возможность стремиться к какому-то порядку.

Если бы молодёжь сейчас писала бы нашу Декларацию Независимости, они бы начали так: «Когда в ходе бесчеловечных событий...», — и их обвинительный акт простирался бы от Вьетнама до наших чёрных, мексиканских и пуэрториканских гетто, рабочих мигрантов, до Аппалачи, до мировых ненависти, невежества и болезней.

Такой обвинительный акт подчеркнул бы нелепость человеческих дел, тоску и пустоту, пугающее одиночество, которые приходит от незнания, есть ли какой-то смысл в нашей жизни.

Когда они говорят о ценностях, они спрашивают о причине. Они ищут ответ, хотя бы на время, на самый главный вопрос человека: «Зачем я здесь?»

Молодёжь по-разному реагирует на хаотичный мир. Некоторые паникуют и бегут, логически обосновывая, что система всё равно рухнет от собственной гнили и коррупции, и поэтому они отступают. Становятся хиппи или йиппи, принимают наркотики, пытаются создать коммуны, делают что угодно, лишь бы сбежать.

Другие шли на бессмысленные, заведомо проигрышные конфронтации, чтобы подкрепить свои рассуждения и сказать: «Ну, мы же пытались и внесли свой вклад», — а потом тоже сдавались.

Другие, больные чувством вины и не знающие, куда обратиться и что делать, впадали в бешенство. Это были и «Синоптики», и им подобные: они пошли на грандиозный побег — самоубийство.

Им мне нечего сказать или дать, кроме жалости, а в некоторых случаях презрения, к тем, кто оставляет своих погибших товарищей и уезжает в Алжир или в другие места.

То, что я хочу сказать в этой книге, — это не высокомерие

непрошенных советов. Это опыт и советы, о которых так много молодых людей спрашивали меня в сотнях кампусов по всей Америке. Она предназначена для тех молодых радикалов, которые привержены борьбе, привержены жизни.

Помните, что мы говорим о революции, а не об откровении; вы можете промахнуться мимо цели, стреляя как слишком высоко, так и слишком низко.

Во-первых, правил для революций не существует, как не существует правил для любви или для счастья, но есть правила для радикалов, которые хотят изменить свой мир. Есть определённые ключевые идеи в человеческой политике, которые действуют независимо от места и времени.

Знание этих правил — это основа для прагматической атаки на систему. Эти правила определяют разницу между радикалом-реалистом и краснобаем, который использует заезженные слова и лозунги, называя полицию «свиньями» или «белыми фашистами-расистами», или «ублюдками», и настолько стереотипизируя себя, что другие реагируют на это, говоря: «О, он один из этих», — а затем быстро завязывают рот узелком.

Неспособность многих наших молодых активистов понять искусство общения привела к губительным последствиям.

Даже простое понимание той основной идеи, что человеку стоит налаживать общение в рамках опыта своей аудитории, — и проявлять полное уважение к ценностям другого, — исключило бы нападки на американский флаг.

Ответственный организатор должен был знать, что именно правящие круги предали флаг, в то время как сам флаг остаётся славным символом надежд и устремлений Америки, и он бы донёс это послание до своей аудитории.

На другом уровне общения необходим юмор, так как через юмор принимается многое, что было бы отвергнуто при серьёзном изложении.

Это грустное и одинокое поколение. Оно слишком мало смеётся, и это тоже трагедия.

Для настоящего радикала делать «своё дело» — это делать общее дело, для людей и с людьми.

В мире, где всё так взаимосвязанно, что человек чувствует себя беспомощным, не зная, за что и как ухватиться и действовать, приходит пораженческое настроение. В течение многих лет существовали люди, которые находили общество слишком подавляющим и уходили в себя, концентрируясь на «собственных делах». Как правило, мы их помещали в психушки и ставили диагноз шизофрения.

Если настоящий радикал находит, что длинные волосы создают психологический барьер для общения и организации, он стрижёт волосы.

Если бы я занимался организацией в ортодоксальной еврейской общине, я бы не стал ходить туда, поедая бутерброд с ветчиной, разве что если бы хотел, чтобы меня отвергли, чтобы у меня было оправдание в неудаче.

Моё «дело», если я хочу организовать, — это тесное общение с людьми в сообществе.

При недостатке коммуникации я молчу. На протяжении всей истории молчание рассматривалось как согласие, — в данном случае согласие с системой.