Правила игры
Шрифт:
— Где поставить?! — Маленький Ли с большой сковородой тушеных овощей вбежал в студию и завертелся в поисках подходящего места.
— Не перебивай, когда старшие пьянствуют! — пожурил его Кутилин. — Ставь, куда хочешь! О чем бишь я?! Ах да! Итак, други мои, старый год приказал нам долго жить! Обещанного Мишкой Нострадамусом конца Света мы так и не дождались! Да будет свет! Кстати, Егоров, свет-то будет?
— Электрификацию всей елки закончим в срок! — отрапортовал участковый.
— Тогда предлагаю тост! — Кутилин поднял «Балтику». — Стихами графика Пушкина! «Поднимем бокалы, содвинем их разом; да
— Музы, — поправил его Егоров.
— И музы! — согласился Кутилин. — Короче, за все достойное! Ваши бабки, господа!
— У меня нет, — заскучал Шилобреев.
— Это мой новый тост, — утешил его Кутилин. — Другие говорят:. «Ваше здоровье!», а я говорю: «Ваши бабки!» За процветание, значит!
Кутилин, как известно, картавил. Буква «р» в слове «процветание» пролетела у него между приставкой и корнем, будто трассирующая пуля между вражескими окопами. Сделав глубокий выдох, он приложился к «Балтике», поднял глаза и чуть не выронил емкость.
— Мои бабки! — Он ринулся к сковороде с овощами, оставленной хозяйственным Ли на широком подоконнике.
Чтоб не испортить раскаленным железом лакированную поверхность, Ли водрузил ее на кутилинский подрамник с холстом.
Выхватив из-под сковороды уже завершенный, как выяснилось, портрет мецената Бурчалкина, Кутилин обмер.
А Ли уже нес из кухни кастрюльку, источавшую дивный аромат. Он сам вызвался приготовить новогодний ужин по национальному рецепту.
В нашей семье Ли сразу взял на себя обязанности кашевара, тем более что должность была свободна. Ну, а я взял на себя обязанности отца и уже неделю, как исправно их исполнял. Впрочем, это были приятные хлопоты. Начал я с того, что забрал китайчонка из его шумной «восточно-европейской» фактории.
— Я ждал тебя раньше, — сдержанно встретил Ли мое появление. — Думал, уже не придешь.
Он стоял у окна и раскачивал на гайтане, обернутом вокруг пальца, образок с чеканным ликом Серафима Саровского.
— Иногда я возвращаюсь! — Подхватив Ли, я перекинул его через плечо и пошел из комнаты.
— Мальчишки! — с оттенком презрения сказал нам вслед почтенный Янь Хуэй.
Обращаться в посольство Китая доктор Чен мне отсоветовал. Юридически процедура усыновления была сложна и небезопасна. Пришлось опять прибегнуть к услугам Проявителя. Мастерски изготовленная им за традиционные «полцены» метрика утверждала, что Руслан Александрович Угаров явился на свет божий в роддоме города Кизнера Удмуртской Республики. Соответствующий штамп в моем паспорте Матвей Семенович выправил как бесплатное приложение. Ну, а производство справки о смерти матери, скончавшейся при родах, было для Проявителя и вовсе делом пустячным. Подобных справок он произвел за свою жизнь, наверное, больше, чем канцелярия нашего бригадного штаба.
Следующую неделю мы с Ли посвятили освоению города. Москвы Ли, оказалось, совсем не знал. Даже на Курском вокзале не был. Я уже не говорю про заброшенный поезд «Москва — Симферополь», из которого Ли вернулся с подарком от одного чистого сердца. Подарок теперь гадит периодически под дверью Кутилина, приводя его в законную ярость, и отзывается на кличку Мамай. Причем отзывается только в том случае, если призыв бывает подкреплен запахом свежего мяса.
Пару
— Я тоже хочу! — Ли, не задумываясь, занял освободившееся место у деревянного щита.
— Ты еще маленький, — вежливо отказал ему Бокалов.
— А она что — большая?! — кивнув на Лизу, расстроился Ли. — Девчонкам можно, а мне — нельзя?
Чем привел жену Спиридона в неописуемый восторг.
— Бокалову все возрасты покорны! — сострил на это Паша Искрометный.
Я расхохотался под недоуменным взглядом китайчонка.
— Что с вами?! — деланно изумился Паша. — Никак чувство юмора прорезалось?!
— Извините, Павел! — Я протянул ему руку. — Вы самый остроумный человек в своем роде! Забудем прежнее! Я вас ревновал к Пестику, вы же понимаете. Но теперь сам вижу, что зло ошибался. Он по праву ставит вас выше!
Рука моя, повисев в воздухе, великодушно была пожата. Искрометный меня простил.
В нашей с Ли культурной программе значилось посещение и модного бутика «Аркадия», где нас угостили чаем «липтон» и пирожными к нему.
— Ну так что, Угаров?! — пытала меня Вера Аркадьевна, провожая нас на улицу. — Ты намерен сделать мне предложение?!
— Подумаю, — ответил я первое, что пришло на ум.
— И долго?! — не унималась Вера.
— Я долго думаю, — сознался я. — Так, по крайней мере, мой сосед утверждает.
— Ты думай, думай! Не отвлекайся! — прикрикнул на меня Кутилин, когда я открыл рот, чтоб как-то остановить предстоящую экзекуцию.
Ли, не понимая еще своей вины, растерянно застыл с кастрюлькой посреди мастерской.
— Ли! — обратился к нему сосед мой живописец, едва сдерживая бешенство. — Что ты сделал, маленький, с картиночкой дяденьки?! Видишь, какая теперь у дяденьки мордочка вся прожженненькая?!
Ли испуганно попятился, увидев обезображенный холст.
— Сам сказал: «Ставь, куда хочешь!» — вступился за него участковый.
— Так даже реалистичней. — Шилобреев отобрал у Юры портрет и поднес его, изучая, к огню настольной лампы. — И — символичней. Этот Бурчалкин — прожженный тип! Парень зрит в корень! Подобно Раушенбергу, он вдохнул в твое халтурное произведение истинную душу натуры!
— Все нормально, — успокоил я Ли. — Поди открой дверь. Это — к нам. К художнику стучат трижды, к нам — четырежды. Привыкай.
— Ты думаешь?! — Кутилин присоединился к Шилобрееву. — Да, что-то есть… Вот здесь, посмотри… Складка вот эта, пузырем…
— Сколько с меня? — Отослав китайчонка, я достал кошелек.
— А?! — не сразу отреагировал погруженный в созерцание шедевра Кутилин. — Не продается. Это я для международной апрельской выставки «Новые грани переходного периода» написал.
Егоров между тем вернулся к оформлению елки. Вскоре должна была осчастливить нас присутствием его супруга с двумя карапузами. Карапузы непременно хотели, чтобы елка подмигивала, когда они под нее за подарками полезут.