Правила игры
Шрифт:
— Павел! — представился он, загибая уголок «бульварного» издания там, где я оторвал его от сюжета.
— Александр Иванович. — Я ничуть не сомневался, что моя физиономия отлично ему знакома.
Вместо предложения устраиваться поудобнее, Заклунный сразу направился к сейфу, извлек из него обещанный валиум, отдал мне и вернулся к чтению детектива. А я остался стоять дурак дураком, тупо рассматривая на пузырьке латинские буквы.
— Что-нибудь еще?! — спросил он, переворачивая очередную страницу.
Его метод ведения следствия пришелся мне по душе. А утверждают,
— Ну, хорошо. — Оседлав стул, я сдался на милость победителю. — Спрашивайте. Или вам лучше все в письменной форме изложить?
— Спрашиваю. — Заклунный отложил книгу и включил диктофон. — Вы знакомы с гражданином Караваевым?
— Да!
— При каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство?
— При попытке к бегству. Караваев пытался меня убить, а я от него пытался бегать. То и другое нам почти удалось.
— Вам известны мотивы его противоправных действий, совершенных в отношении вас и ряда сотрудников вашего учреждения?
— Да!
— Расскажите следствию все, что вы знаете об этом.
— Начальник отдела кадров финансово-промышленной группы «Третий полюс» действовал по прямому и посредственному указанию своего хозяина Аркадия Петровича Маевского.
— Откуда вы это знаете?
— Об этом мне сообщил в приватной беседе руководитель частного охранного заведения «Близнецы» господин Галемба, осуществлявший слежку за мной по распоряжению упомянутого Маевского.
— Каковы причины, побудившие Галембу к такому признанию?
— Не смог удержаться. Очевидно страдая жестокими угрызениями совести, он хотел снять с себя тяжкое бремя и частично переложить его на мои хрупкие…
— Александр Иванович, — выключив диктофон, перебил меня Заклунный. — Пленка у нас казенная. И она кончается.
— Понял, — сказал я.
Диктофон заработал снова.
— Вопрос. — Заклунный уперся локтем в стол, а щекой — в ладонь. — Имеете ли вы прямое либо косвенное отношение к событиям, произошедшим двадцать восьмого ноября сего года на авиационной выставке «Ходынское поле»? Принимали или нет вы в них участие и, если нет, желаете ли сообщить что-либо следствию о данном происшествии?
— Ответ, — постарался я, как мог, сэкономить пленку. — Не имею, не принимал, не желаю.
— Я предупредил вас об ответственности за дачу ложных показаний?! — спохватился вдруг Заклунный.
— Еще вчера.
— Тогда последнее. — Здесь следователь посмотрел мне прямо в глаза. — Подумайте как следует, прежде чем дадите ответ. Вам известны причины, побудившие Маевского к организации ряда тяжких преступлений, совершенных в отношении вас и ваших коллег?
Это был основной вопрос нашей встречи. Вопрос в чем-то даже философский. Типа «о первичности материи и сознания». Обдумывать ответ мне долго не пришлось. Я обдумывал его все утро и весь день. К тому же пленка заканчивалась.
— Нет, — признался я.
Следователь вынул из диктофона кассету и приобщил ее к делу, зашвырнув в большую картонную коробку с уликами.
— Финита ля трагедия! — поморщился Заклунный. — А что вы от меня еще хотите?! Исполнитель от правосудия скрылся! Интерпол — с деньгами и комитетским опытом Караваева — будет его, как Бормана, лет сто искать! Организатор преступления — в психушке!
— Уже?! — подивился я.
— А вы как думали?! — Заклунный налил из чайника воду в стакан, опустил туда же кипятильник и воткнул штепсель в розетку. — У нас, между прочим, оперативники трудятся! Они, кстати, даже карету «скорой помощи» опередили! И это — заметьте! — не первый в моей практике случай!
— Карету мне! Карету! — вырвалось у меня совершенно спонтанно.
— Э нет, батенька! — возразил Заклунный. — Чацкого по недоразумению в сумасшедшие записали. А Маевского — по заключению экспертизы! Ощущаете разницу?! Так что истинные причины сего преступления останутся вечной загадкой криминальной психиатрии. Если, конечно, Маевский в себя не придет. А он, я думаю, не придет. Это уж наши врачи расстараются. Ну, и адвокаты помогут: не бедный все-таки человек. Да и связи у него те еще. Остается Хасан: слуга и стрелочник. Успел-таки, мерзавец, голову референту Вершинина оттяпать. В убийстве сознался сразу, про хозяина — ни слова. Короче, маньяк-одиночка. Хотя понятно, по чьей указке действовал.
«Религия бедуинов, — читал я как-то у моралиста Монтеня, — учит, среди всего прочего, и тому, что душа павшего за своего владыку вселяется в новую телесную оболочку — более удобную, более красивую и более прочную, чем предыдущая. Из-за этого представления они с большой готовностью подвергают свою жизнь опасности». Ну, что же — Аллах ему в помощь, курду Хасану!
— А вот интересно, — Заклунный бросил в стакан щепоть заварки и вынул из него кипятильник, — чего эти друзья комсомольской юности — Вершинин с Маевским — не поделили? Похоже, у Маевского зуб на специалиста по банкам и офшорным лавочкам, как полагаешь? Или Вершинин у Маевского бабки заныкал? Люди-то все из одной системы! Вершининские, разобраться, люди-то! И — слышь?! — все в один голос твердят, что не знают они, бедолаги, причин собственного похищения! Как тебе?! Три недели под замком — и не знают ни хрена! Это о том, что они не знают, у меня сегодня с утра целая очередь собралась отчитаться!.. Да еще эти несчастные случаи от Москвы до северных окраин. У тебя-то есть идеи?!
Заклунный как-то незаметно перешел со мной на «ты». Я был не против. Человек мне валиум достал.
— Паш, ты извини меня, конечно, за праздное любопытство, — пресек я его досужие размышления. — Но тебе это зачем? Мало в прокуратуре громких дел пылится?
— Тебе скажу. — Испив чаю, Заклунный потянулся за детективом. — Не поверишь, но люблю, когда зло наказано! И чтоб в конце хеппи-энд непременно присутствовал. Вот как в книжках. Жути нагонят, а потом глядишь — и все тип-топ!
Он показал мне обложку литературного произведения: Е. Лопухина. «Ошибка Немого».