Правила крови
Шрифт:
Идея пришла ему в голову в молодости, не оставляла его в среднем возрасте, а потом что-то случилось, подтолкнуло Генри к действию, превратило безумную мечту в реальность. Толчком могла послужить публикация в 1877 году доктором Антоном Хесли результатов своих исследований в Тенне или смерть Ричарда Гамильтона. Генри любил Ричарда, и если бы он мог жениться на его сестре — в каком-то смысле жениться на Гамильтоне приемлемым для общества способом, навечно связав себя с ним, — то великая идея могла бы так остаться тем, чем она была, — жуткой фантазией, какие посещают всех нас, но никогда не реализуются. Подобная фантазия возникала и у меня, когда я надеялся, что Джуд окажется неизлечимо бесплодной или ее ребенок умрет. Но Гамильтон погиб в катастрофе на мосту через реку Тей. Когда это случилось, Генри мог
Два года спустя он влюбился — по крайней мере, принимал свое чувство за любовь — в Оливию Бато. Одновременно он поддерживал типичную для джентльмена викторианской эпохи связь с Джимми Эшворт. Отношения с обеими женщинами не могли быть постоянными, поскольку противоречили великому замыслу. Пришло время продолжить исследования семей, в которых гемофилия передавалась по наследству.
Звонит телефон. Это Пол. Год назад звонок с сообщением, что он придет или не придет, был таким же невероятным, как объятие, которое теперь у нас иногда случается. Его сегодня не будет, но он может заскочить завтра, если мы не возражаем.
— Как там Джуд и мои сестрички?
Я не говорил, что мы точно знаем: оба ребенка девочки. Я отвечаю, что все хорошо. Джуд в гостях у Крофт-Джонсов, а я собираюсь выпить виски. Странно, но теперь мне действительно хочется выпить, и я наливаю себе порцию, достойную Лахлана Гамильтона. Любопытно, что пили джентльмены в викторианскую эпоху? Я так и не удосужился выяснить. Вероятно, мадеру и много шерри. А также бренди, напиток героев, как говорил Сэмюэл Джонсон.
Генри вернулся в Зафиенталь, пройдя двадцать миль пешком от Версама до Тенны, и стал задавать серьезные вопросы о жителях деревни. Гемофилия больше не преследовала живых, но осталась в памяти людей. Вероятно, это было весной 1882 года. Он выяснил, что женщина по имени Магдалена Майбах, впоследствии названная Барблой, была увезена из Тенны в Цюрих, а затем в Париж своей приемной матерью и благодетельницей. За Барблой Майбах стоило проследить. Ее отец упоминался Виели и Грандидье, а затем и Хесли как больной гемофилией, и поэтому она сама могла быть носителем болезни. Генри был убежден, что болезнь каким-то таинственным способом передается с кровью — а с чем же еще? Возможно, если его эксперимент увенчается успехом, он выяснит, что это за таинственный способ.
Я не знаю, каким образом он узнал о судьбе Барблы, но в то время во многих европейских странах начали вести записи рождения, бракосочетания и смерти, и это не составило большого труда. Конечно, потребовалось определенное время. По всей видимости, поиски заняли около года. Генри узнал, что Барбла вышла замуж за Томаса Дорнфорда, ювелира с Хаттон-Гарден, и имела детей. Одна из ее дочерей вышла за Уильяма Квендона и стала матерью некой Луизы Квендон, теперь жены Сэмюэла Хендерсона, адвоката из Блумсбери.
Зачем столько хлопот, когда в его профессиональные обязанности входило лечение пациентов с гемофилией? Вне всякого сомнения, он мог выбрать дочь одного из них. С легкостью, если бы не требование соблюсти тайну. Кто поверит врачу, который отговаривает дочерей гемофиликов выходить замуж, а самих гемофиликов — жениться, и в то же время, прекрасно представляя, что его ждет, берет в жены женщину, которая с пятидесятипроцентной вероятностью является носителем болезни?
В дневнике Генри я читаю, что весной 1883 года он отправился в пешее путешествие по Озерному краю. Я в это не верю. Скорее всего, Генри был в Амстердаме, завершая поиски Барблы и ее потомков. Следующий шаг — познакомиться с семьей Хендерсонов. Один из способов — поручить все свои юридические дела адвокатской фирме Сэмюэла Хендерсона. Однако против такого шага имелось несколько возражений. Фирма Хендерсона была никому не известным, скромным товариществом трех адвокатов, не особенно процветающим. Для такого человека, как Генри Нантер, переход к ним выглядел бы странно, даже подозрительно. Кроме того, у него уже были адвокаты, выдающиеся представители своей профессии, «Мишон де Рейя» [66] той эпохи. Потом, разумеется, Генри поручил фирме все свои дела, но к тому времени он уже не сомневался в чувствах дочери Хендерсона.
66
Известная адвокатская фирма.
Естественно, абсолютной уверенности, что женщины передали гемофилию Ханса Майбаха последующим поколениям, у него не было. Но даже на этом этапе он мог сделать обоснованное предположение. Возможно, сын Барблы умер в юном возрасте. Ее дочь Луиза тоже потеряла маленького сына, брата Луизы Хендерсон. Однако все это не давало уверенности, что Луиза Хендерсон сама была носителем болезни, а впоследствии, когда Генри с радостью приняли в лоно семьи, его должен был смутить тот факт, что Лайонел Хендерсон пребывает в добром здравии и явно не страдает ни от какой болезни крови. К тому времени он, вне всякого сомнения, наводящими вопросами уже выяснил у самой Луизы и ее дочерей, что у последних не было брата, умершего в детстве.
Но еще до этого Генри срежиссировал драму на Говер-стрит, которая оказалась успешней, чем он ожидал. Я был абсолютно прав, когда еще на раннем этапе своего исследования сделал вывод, что мой прадед нанял Брюэра — за приличное вознаграждение, а также обещание жены, дома и кругленькой суммы его сводному брату. Вероятно, попутно была устранена такая мелкая проблема, как беременность Джимми. Генри стал желанным гостем на Кеппел-стрит, доверенным лицом семьи. Две девушки оказались не так уж дурны собой, хоть и не чета Оливии, но Бато не была носителем гемофилии. Генри порвал с ней, а вскоре бросил Джимми.
Теперь ему предстояло выбрать одну из двух дочерей Хендерсона. Вполне возможно, он с самого начала предпочитал Эдит, но заставил себя считать приемлемыми обеих, пытаясь выявить в них признаки носителя гемофилии, если таковые существовали. В своем дневнике он пишет, что уже давно понял, что принцесса Беатрис является «проводником» болезни, однако с его стороны это могло быть всего лишь тщеславие. Вне всякого сомнения, Генри пристально наблюдал за обеими сестрами. В те времена для юной девушки упоминание о менструации в присутствии мужчины, даже врача, считалось немыслимым. Верхом неделикатности было говорить об этом и в присутствии другой женщины, за исключением матери, да и с той лишь намеками и эвфемизмами. Девушки должны были делать вид, что «проклятия Евы» не существует. Тем не менее в то лето случилось нечто, заставившее Генри убедиться, что он на верном пути, и остановить свой выбор на Элинор. Кто бы сомневался, что этим событием стала «консультация», о которой попросила его мать девушек в июле 1883 года?
Это всего лишь предположение, когда я говорю, что Луиза Хендерсон хотела спросить Генри о месячных Элинор, о том, что сегодня мы называем дисменореей. Об этом и о склонности к появлению синяков. Достаточно ли этих признаков, чтобы указать на носителя гемофилии? Я не знаю, но уверен: Генри думал, что знает. Вопрос в том, каков ответ. У Генри был ответ. Через месяц он сделал Элинор предложение, и девушка согласилась. Теперь его невестой стала прямой потомок Ханса Майбаха из Тенны, гемофилика, чья дочь, внучка и правнучка, скорее всего, были носителями болезни; сама женщина почти наверняка тоже являлась «проводником» гемофилии.
Все наши с Джуд теории о том, что Генри организовал ее убийство в поезде Большой западной железной дороги, рассеялись как дым, поскольку Элинор была именно той женщиной, к которой его привели долгие исследования и поиски в архивах, наиболее вероятным носителем гемофилии из двух сестер. По всей видимости, ее смерть стала для него большим ударом — как если бы он на самом деле ее любил. Ему не было нужды изображать горе. Искренняя печаль и горькое разочарование — вот что он чувствовал. Теперь Генри предстояло начать все сначала, возможно, вернуться в Тенну, найти еще одного гемофилика, чьи потомки по женской линии рассеялись по Европе и могли иметь, а могли и не иметь, как ему это представлялось, смертельно опасный дефект в своей крови.