Правила крови
Шрифт:
Или в его распоряжении уже была подходящая кандидатура? Сестра Элинор, причем гораздо красивее ее. Но как убедиться, что эта сестра тоже носитель болезни? Если вторая консультация с Луизой Хендерсон и состоялась, то в дневниках об этом ничего нет, однако отсутствие записей еще ничего не значит. На этот раз именно он задавал вопросы, а мать Эдит отвечала. Возможно, Генри даже сообщил миссис Хендерсон, что намерен жениться на Эдит, но его волнует здоровье девушки. Может ли она, к примеру, иметь детей? Не страдает ли Эдит, как и ее сестра, дисменореей?
В наше время такие вопросы предполагаемого жениха будущей теще
Что же она сказала Генри? Вне всякого сомнения, нечто такое, что, по ее мнению, не должно было оттолкнуть жениха. Возможно, что месячные у Эдит обильные, но регулярные. А насчет синяков она могла признаться, поскольку считала их безвредными. Миссис Хендерсон могла даже — тут я даю волю своей фантазии — сказать, считая это признаком здоровья, что у Эдит долго не останавливается кровь, если девушка случайно поранится.
Теперь о самой Эдит. Неужели Генри мог быть настолько хладнокровным, что перенес на сестру все те чувства, которые испытывал к Элинор? Они были сестрами, причем очень похожи. Судя по всему, Эдит была уравновешенной, спокойной и флегматичной женщиной, принадлежала к тому типу жен, которые не доставляют мужьям никаких хлопот. И еще Генри мог думать о цели брака: рождении детей. Он был уже не молод — в феврале 1884 года ему исполнится сорок восемь. Зачем снова начинать утомительные поиски подходящей невесты, потом ухаживать за ней, если в его распоряжении уже имелась одна кандидатура?
Управляйте обстоятельствами и не позволяйте обстоятельствам управлять вами.
Пришла Джуд с ворохом новостей о новом доме Крофт-Джонсов, в который они переезжают на следующей неделе. О такой большой закладной ей еще не приходилось слышать — этот «городской дом» в Хэмпстеде обошелся почти в миллион фунтов. Я поцеловал жену, когда она вошла, но теперь снова обнимаю, так крепко, что она высвобождается и спрашивает, что со мной.
— А что тебя смущает в моем объятии?
— Отчаяние, с которым ты это делаешь.
Джуд желает знать, в чем дело, я отвечаю, что в Генри, и тогда она закатывает глаза и восклицает:
— Кровавый Генри.
— Именно, кровавый. Причем во многих отношениях. Если бы я хотел произвести мелодраматический эффект, то сказал бы, что он всю свою жизнь шел по колено в крови.
Джуд отвечает, что ей известна моя склонность к театральным эффектам, и просит рассказать. Что я и делаю. Забываю о всей этой чуши насчет деликатного обращения с беременными женщинами и рассказываю. Она берет яйцо у меня из рук и смотрит на него, на то место, где от моих нервных движений начала стираться
— Он был еще хуже, чем я думала.
Мы переходим в гостиную, садимся на диван, рядом друг с другом.
— Продолжай, — просит Джуд.
— Как ты знаешь, Генри женился на Эдит, и она сразу забеременела. Их первый ребенок, Элизабет, родилась через девять месяцев, в августе.
— Думаешь, Генри смотрел на дочь и гадал, носитель ли она?
— Вероятно. Такой же вопрос он задавал себе по поводу следующей девочки, потом еще одной, и еще. По меркам того времени Генри был уже стариком. И мог не дождаться замужества старшей дочери, чтобы проверить, является ли она носителем болезни.
Джуд захватила с собой генеалогическое древо, составленное Дэвидом, и теперь внимательно изучает его.
— Когда родилась Клара, ему было пятьдесят пять.
— Тогда это считалось старостью. И еще одно: он все еще не был абсолютно уверен, что его жена носитель. Четыре года спустя у него родился сын.
— Александр, — кивает Джуд. — Но для Генри ничего не прояснилось, потому что у Александра гемофилии не обнаружилось.
— Но убедиться в этом Генри мог только через несколько месяцев. Мой прадед стал пэром, но все еще не сделал сенсационного открытия, на которое нацелился и которое должно было стать основой его главного научного труда.
— А через два года Эдит родила Джорджа, — напоминает Джуд.
— Да, Джорджа. Интересно, когда он узнал? Провел какой-то тест, чтобы выявить аномальное кровотечение?
— Не надо.
— Хорошо, не буду. Судя по всему, у мальчика была тяжелая форма болезни. Интересно, обсуждали ли его состояние родители? Мы не знаем, насколько они были близки — только тот факт, что Эдит единственная могла делать с Генри «все, что угодно». До сих пор я не задавался вопросом, знала ли она сама, ее сестра и ее мать о наследственной гемофилии. Возможно, они о чем-то догадывались. Теща Генри видела, как умирает ее маленький брат, и ей могли рассказать, что стало причиной его смерти. Когда лорд и леди Нантер узнали о болезни младшего сына, мать Эдит могла сообщить Генри о своем брате, умершем от потери крови, а также о том, что нечто подобное произошло с ее дядей.
— А не могла ли она рассказать об этом раньше? На много лет раньше? В конце концов, несмотря на то, что викторианские мужья держали своих жен в неведении практически во всем, Эдит могла знать, что болезнь, составляющая специализацию ее мужа, встречалась в ее семье. Вполне возможно, глядя на своего здорового брата, Лайонела, она считала, что не может передать болезнь своим детям. А Генри поддерживал в ней это убеждение. Он не хотел, чтобы жена боялась произвести на свет больного гемофилией ребенка. Она могла отказать ему в близости.
Джуд спрашивает, могли ли женщины отказать мужу в близости в XIX веке, когда клятва верности и покорности воспринималась очень серьезно, но я отвечаю, что речь идет о последних годах того столетия, когда общество быстро менялось. По всей видимости, Генри не насиловал ее. Об этом не могло быть и речи. Кроме того, Эдит могла какое-то время ему отказывать, и этим объясняется четырехгодичная пауза между рождением Клары и Александра.
— Тем не менее Эдит вернулась к нему, — говорит Джуд. — Должно быть, она сожалела, что не отказалась от близости с мужем после рождения Александра.