Правила неприличия
Шрифт:
— Что ты тут делаешь?
Я понимала, что нахожусь на грани, если сейчас кто-нибудь не скажет, что происходящее всего лишь дурацкая шутка, идиотский розыгрыш, мир рухнет.
— Что, черт возьми, ты тут делаешь?
Отец закрыл глаза, потер кончиками пальцев виски, потом поднял голову и посмотрел на меня:
— Приехал знакомиться с сыном.
Дышать! Главное дышать! Главное не задохнуться…
Медленно, чувствуя, как бешено колотится сердце, повернула голову на Андрея, а потом, что было силы затрясла головой.
Удар.
Этого
Еще удар.
Невозможно, совершенно невозможно…
Еще один, а потом картинка становится мутной, ноги подкашиваются, и, наконец, наступает тишина и темнота, где нет места боли.
Я открыла глаза от резкого запаха и моментально скривилась. Следующий вдох, и сил уже хватает на то, чтобы понять, что мне тычут в нос ваткой, смоченной нашатырным спиртом.
Через несколько секунд я уже в состоянии оттолкнуть ладонь со сжатой в ней ваткой и попытаться сфокусироваться.
Я лежу на диване в гостиной Ирины Николаевны и смотрю в потолок. Свет приглушен, но, если честно, я совершенно не могу вспомнить, что произошло, и как я оказалась в такой нелепой ситуации с полной кашей в голове, поэтому вновь закрываю глаза, но руку от лица не убираю, вновь вдыхать пары нашатыря нет никакого желания.
Цепляюсь за последнее четкое воспоминание и начинаю плавно раскручивать клубок. Вот я покупаю торт, мы с Андреем собираемся к его маме. Видимо, мы все-таки доехали, раз уж я лежу на диване в ее зале.
Но что же…
Озарение происходит моментально. Я резко сажусь, но голова начинает кружиться, и я вновь падаю на подушку. Слезы появляются сами собой, а голос отца эхом раз за разом раздается в голове.
«Приехал знакомиться с сыном.»
Воздуха вновь начинает не хватать, мне нужно выбраться из этой квартиры как можно скорее.
Предпринимаю вторую попытку сесть, но на этот раз делаю все гораздо более плавно.
Дышать ровно, стараться не всхлипывать. Дышать…
Какое-то время я сижу, закрыв глаза. Стараюсь успокоиться, набраться сил, чтобы их открыть, подготовиться морально, но ничего не выходит. Я не готова, просто не готова к встрече.
Я сомневаюсь, что вообще когда-либо буду готова, но, не имея выбора, считаю до трех и поднимаю веки, чтобы в следующую секунду встретиться взглядом с Андреем, стоящим в нескольких шагах от меня.
Он делает шаг навстречу, но я едва не вскрикиваю, забиваюсь в угол дивана, и умоляюще шепчу.
— Не подходи. Пожалуйста…
Ионов останавливается, а я пользуюсь моментом, поднимаюсь на ноги и пячусь в сторону выхода.
— Просто не подходите ко мне! Я не готова, понимаешь? Не могу! — последние предложения говорю громче и уверенней, надеясь, что отец их тоже услышит, а потом вновь перехожу на шепот. — Прости…
Андрей не останавливает меня, когда я надеваю пальто, скидываю тапочки и кое-как застегиваю молнии на сапогах. Он делает шаг лишь тогда, когда я открываю входную дверь, но я вновь повышаю голос.
— Не надо! Оставь меня, пожалуйста, Андрей!
После чего
Я ловлю машину, но совершенно не понимаю, куда мне ехать. Вся моя жизнь пропитана Ионовым, везде, куда бы я не пошла, я буду вспоминать о нем. А сейчас я просто не смогу это пережить, поэтому прошу водителя отвести меня в ближайший приличный отель.
Я гоню мысли прочь, но они цепляются, впиваются острыми осколками.
Наши встречи, отношения, чувства, жизнь…
Воспоминания о том, что Андрей всегда понимал меня без слов, выглядят полнейшим издевательством.
Конечно, понимал… Родственники же.
Я зажмуриваюсь, но боль даже не думает отступать, а в голове пульсом бьется одна единственная фраза.
Из всех людей на земле я полюбила собственного брата.
Глава 17
Просыпаться с утра, открывать глаза. Главное дышать, главное просто не забывать дышать. Вставать с кровати, умываться, завтракать, смотреть весь день в окно, лежа на диване, не желая шевелиться, ужинать, идти в душ и ложиться спать.
Интересно, так можно провести всю жизнь?
Каждый день выполнять определенный набор действий просто до тех пор, пока в этом не отпадет необходимость.
Интересно, как быстро она отпадет?
Мне не хотелось ни с кем общаться, но я не исчезла. Честно позвонила маме утром следующего дня, когда обнаружила себя в отеле. О деталях рассказать была не в силах, просто попросила поговорить с отцом и дать мне какое-то время на раздумья. К счастью, мама не стала задавать много вопросов. Возможно, чувствовала мое состояние. Возможно, просто уже знала о случившемся.
Я бы не удивилась правильности любого варианта.
Сам папа звонил ровно восемь раз. И ровно восемь раз я проводила по экрану, чтобы сбросить вызов. А потом я поговорила с мамой и через пятнадцать минут на мой счет упала приличная сумма от отца. А звонки… Звонки прекратились.
Интересно, может ли четверка с пятью нулями заглушить всю горечь? Хотя бы сотую часть горечи?
Андрей тоже пытался дозвониться. И это оказалось больнее всего. Каждый его вызов был подобен удару. Я не выдержала на тридцать шестом. Просто добавила его в черный список, сдалась.
Интересно, как быстро человеку может надоесть изучать часы над дверью?
Время тянулось предательски медленно, возможно, желая таким ходом ускорить мое возвращение у жизни, призвать к более активным действиям, но на самом деле лишь раздражало. Заставляло вновь и вновь прокручивать в голове произошедшие события.
Я поняла, что катиться вниз больше уже невозможно, когда проснулась в гостиничном номере, ставшем уже привычным, в обнимку с пустой бутылкой вина.
Тяжелое похмелье в сумме с апатией заставили смотреть по-другому на многие вещи. Например, на таблетки, которые я употребляла перед с ном.