Правила одиночества
Шрифт:
— Сочувствую.
— Да ладно! У тебя как дела? Я слышал, точку прикрыли.
— Не только точку, рынок тоже закрыли.
— Да ты что… Зачем?
— Драка была массовая: скинхеды налетели, погром устроили. После этого рынок опечатали.
— Вот суки, — зло сказал Нодар, — мне бы в руки хоть один попался! Почему я их не вижу никогда? Только по телевизору: там погром, здесь кого-то убили.
— Ничего, — мрачно успокоил его Ислам, — еще увидишь. Потому что они вокруг нас. Боюсь, это только начало. Из этой страны надо уезжать.
— Куда нам уезжать? Если только в Америку, но туда
— БЫЛ бы евреем, куда хочешь уехал бы, — сказал Ислам, — в этом мире только евреям везде у нас дорога.
— Ладно, пей вино.
— Пью, — сказал Ислам и сделал еще глоток. — Когда я думаю обо всем этом, меня охватывает ненависть к человечеству. Почему, как только в обществе начинаются проблемы, все тут же начинают искать чужих, причем только по формальным признакам? И это не только в России, везде. Из национальных республик все русские давно уехали из боязни за свою жизнь: люди потеряли дома, работу. Но самое смешное, что их здесь не признают за своих. Недавно прочитал про русских беженцев из Казахстана. Живут в Подмосковье, землю в аренду взяли, фермерством занимаются. Так местные их не любят: постройки поджигают, скотину травят.
Ислам сделал еще глоток и поставил стакан на стол:
— Спасибо, поеду.
— Куда ты? Сиди, только что пришел!
— Дела у меня еще есть.
— Какие дела? Поздно уже, отдыхать надо!
— Мне надо найти одного человека, он работает в ночном гей-клубе, хочешь, поедем со мной, проветришься, а?
— Нет, спасибо, друг. Я на петухов на зоне вдоволь насмотрелся. Тем более, если мы вдвоем туда приедем, нас тоже за своих примут. Извини.
Ислам ушел, так ничего и не сказав Нодару о том, что в него стреляли несколько часов назад. В последней разборке компаньон проявил явное нежелание решать чужие проблемы. Старый вор остаток жизни хотел прожить спокойно — понять можно. Нельзя подставлять человека, не участвующего в твоем бизнесе. Скольких друзей Ислам потерял из-за высокой требовательности к дружбе! В сорок лет нельзя быть таким расточительным.
Сретенка — улица короткая, но с односторонним движением: чтобы найти нужный переулок, Исламу пришлось пару раз возвращаться к ее началу. У дверей клуба дежурили люди в черном. На вопросы Караев отвечал уверенно, отчасти потому, что врать не стал: в первый раз; знакомый посоветовал; почему один? — для разнообразия. Подозрения не вызвал, пропустили. Собственно, клуб мало чем отличался от других ночных заведений: полумрак, рассеиватели неонового света, сумасшедшей громкости музыка в стиле техно, дискотека и снующие меж столиков официанты. Одного из них Ислам жестом подозвал и попросил принести «перье» с лимоном. Официант отправился к бару, а Ислам огляделся по сторонам. На подиуме, где стояли музыкальные инструменты, сидел только один человек, азартно двигающий бегунки на музыкальном компьютере — видимо, это был ди-джей.
Одно очевидное отличие все же бросалось в глаза: полное отсутствие женщин. Подумав об этом, Ислам вдруг почувствовал несколько направленных на него томных взглядов. Ему сразу стало как-то не по себе. Вернулся официант, неся на подносе маленькую зеленую бутылочку, высокий бокал с трубочкой
— А что, живая музыка будет? — спросил Ислам.
— В двенадцать начало.
Ислам взглянул на часы. Необходимо было продержаться еще двадцать минут. Он дотронулся до рукава собравшегося уходить официанта:
— Старина, у вас здесь случаи насилия были?
Официант юмор оценил, в тон ему ответил:
— Пока еще ни одного не было, но если что — охрана не дремлет, не беспокойтесь.
— Спасибо, — ответил Ислам и сосредоточился на минеральной воде.
Брахманов оказался полным, высоким человеком с породистым еврейским лицом. На все вопросы Ислама он ответил отрицательно.
— Хрен его знает, где он шляется, — сказал музыкант, на лице его сверкали бусинки пота — они сыграли несколько зажигательных латиноамериканских мелодий, прежде чем сделать перерыв. — Я его недели три уже не видел. А что случилось-то?
— Да ничего особенного, нужен он мне, по делу.
— Может, к телке какой забурился? Кстати, у него подруга постоянная на «Белорусской» живет, надо ей позвонить.
— Я там был, она ничего не знает.
— В поход, может, пошел, пеший?
— Куда? Зима на носу!
— В прошлом году он ходил в Муром пешком. У него есть пара знакомых, тронутых немного на этой почве, вот они практикуют. А дело серьезное?
— Серьезное.
— Тогда не знаю. Вообще-то он человек пунктуальный. Ислам протянул ему визитку:
— Позвоните мне, если он объявится.
— Ладно, — сказал Брахманов, пряча визитку.
— Выпьете чего-нибудь?
— Нет, спасибо, мне еще играть до утра.
— А допинг, как же без этого?
— Допинг хорош на коротких дистанциях, не на марафоне. Ладно, пойду.
Брахманов поднялся и направился к подиуму. В этот момент появился официант, неся на подносе бутылку водки. Поставил ее на стол.
— Это вам послали, — сообщил он.
— Пошли им две от меня, — машинально сказал Ислам, но тут же вздрогнул. — Кто послал?
Этот кавказский обычай был особенно популярен в Ленкорани, в конце семидесятых. Молодые парни практиковали его во время безденежья. Скидывались несколько человек по рублю, набирали на бутылку и легкую закуску. Приходили в ресторан, выбирали жертву — шапочного знакомого человека — и посылали ему единственную бутылку, которую были в состоянии оплатить. В ответ приходили две. Риск остаться вообще без водки, конечно, существовал, но бывало такое крайне редко — для этого нужна была исключительная твердость характера или жадность — обычно возвращалось две бутылки.
— Они там, на втором ярусе, — сказал официант. Ислам поднял голову: там сидела компания из нескольких человек, и один из них, глядевший вниз, приветственно поднял руки. Ислам кивнул, хотя лицо человека было в тени и узнать его с такого расстояния было невозможно.
— Иди, отнеси им две бутылки, — повторил Ислам. Кто из прошлого мог, не боясь, афишировать свою нетрадиционную ориентацию? В Ленкорани был только один явный педик: хореограф, учитель танцев, но когда Ислам был пацаном, тот был уже зрелым мужчиной — значит, к этому времени он уже успел состариться. Да Ислам и не был с ним знаком — просто его все знали.