Правила отражений
Шрифт:
– Ну, - требовательно посмотрел он на нас, когда мы уселись рядом с ним на лавочку. – Как наши успехи?
– Какие?
– У нас одно дело – качать Рейтинг. Как сильно он вырос после вчерашнего посещения наших доблестных конструкторов-филологов?
– глаза у профессора зажглись азартом, вот только порадовать его было нечем.
– Один процент, - нехотя произнёс я.
– Что? Не верю! – выпучил глаза Хлюмпель. – Один процент?!
Я осторожно, чтобы не пялились посторонние, пригнулся к нему и зажёг голографическую картинку.
– Даже меньше! – с отчаяньем произнёс
– Полтора процента!
– Катастрофа! – запричитал профессор. – Мои лучшие планы и наработки! И меньше двух процентов!
Он скомкал яростно газету и бросил её в урну.
– Это какой-то позор! Сколько лет вы собираетесь работать такими темпами?!
– Не знаю, - пожал я плечами. – Но знаю одно – мы уйдём с этой планеты, только когда эта цифра замрёт на ста.
– Тогда вы собираетесь жить вечно, - саркастически усмехнулся профессор, а потом весь ушёл в себя.
Мы по практике знали, что когда он находится в глубоком умственном погружении, его лучше не беспокоить. Поэтому Абдулкарим отошёл, купил нам два эскимо и зелёный воздушный шар. Теперь мы наслаждались мороженым, пейзажными просторами, тенью от раскидистого дерева и вообще жизнью. И нам не хотелось возвращаться в мир истинной истории.
Но тут профессор пробудился, обвёл нас суровым взором и отчеканил:
– У вас ошибка в методике. Вы фиксируете линейные процессы, вялотекущие, к которым все привыкли. Их можно смотреть до бесконечности, они поддаются обычному прогнозированию. А Системе для завершающих штрихов нужна картина борьбы. Драма идей!
– Никто не знает, что нужно Системе, - возразил я.
– Вы конформисты. Если никто не знает, это не значит, что никто не может узнать. Я составлю план информационного насыщения. И у нас будет не сто процентов Рейтинга, а сто пятьдесят! Двести!
– Ста достаточно.
– Мы это сделаем. Рейтинг качать – это вам не с зазнобой скучать!
На этом и расстались.
Мы были в расслабленном, благостном состоянии, которое не отпускало нас. Жара в наших нанокостюмах с заданной терморегуляцией переживалась безболезненно. Солнце радовало. Ветерок ласкал.
Из парка вышли на Главный проспект, оттуда свернули на улицу Жертв лирианских репрессий, чтобы напрямую дойти до остановки автобуса, которые ходили где-то раз в час. Или взять такси? Или ещё прогуляться?
Нам не хотелось в тесную квартиру в замызганном микрорайоне. Нам не хотелось в гущу событий растить Рейтинг. Мы сами не знали, что нам хотелось в этот странный день. Можно хотя бы раз расслабиться и придумать, как приятно провести время?
Вот только всё придумали за нас.
– Стоять!
– послышался грубый хозяйский окрик.
Улица жертв тоталитарного произвола вывела нас на круглую Площадь страдальцев тоталитарного голода и мора. Жара выдавила оттуда всех пешеходов. И надо же так случиться, чтобы единственными людьми там оказались полицейские, скучавшие около своей патрульной машины. И на нашу беду это была старая полиция.
После свержения «кровавого прошмуркальского режима» создание причудливых полицейских структур стало одним из самых увлекательных развлечений местных
Функции у всех полиций были одни и те же, поэтому не работал никто. Единственно, где ещё остались люди, имеющие представление о правоохранительной деятельности – это старая полиция. Та самая, которую обвиняли в том, что она коррумпирована, воюет против собственного народа, и вообще там сплошь все шмуркали и шмуркальские шпионы, так что всех её сотрудников надо если не казнить, то люстрировать на веки вечные и запретить работать где бы то ни было. Но инстинкт самосохранения не давал властям её полностью уничтожить, ибо город тогда окончательно погрузился бы в хаос. И надо же нам было нарваться именно на усиленный патруль старой полиции!
Окрик был такой властный, что мы невольно застыли на месте. И я быстро оценил расклад. Двухметровый, похожий на старый добрый фанерный шкаф полицай-лейтенант исподлобья смотрел на нас, на его плече небрежно висел автомат, однако небрежность эта была нарочитая. Никто не помешает ему моментально вскинуть ствол и щедро угостить нас отборным свинцом. Около патрульной машины с надписью «ПП» - просто полиция, и зарешеченными стёклами, целясь в нас из пулемёта, ухмылялся полицейский сержант в лихо заломленной на затылок фуражке. Поодаль стоял рядовой, жующий сосиску в тесте, но однако правая рука у него тоже лежала на автомате.
– Чем-то знакомы мне ваши рожи, соотечественники! – осклабился лейтенант. Он изнывал от жары и опостылевшей работы. Ему хотелось тоже развлечься в меру своего понимания. – Кого-то вы мне сильно напоминаете. Эй, Шуляй, неси-ка ориентировки!
– Ага, щас! – рядовой зажал остаток сосиски зубами, как голодный пёс, и полез в салон машины. Вытащил из бардачка смятую пачку листов, многие из которых были помечены следами жира и кетчупа, и начал перебирать их, поглядывая на нас и сравнивая.
– Во, похожи! – он издалека продемонстрировал офицеру наши розыскные портреты, кинул пачку листов в салон и продолжил жевать. – А ничего сегодня сосиски. Свежие!
Офицер критически посмотрел на нас:
– Значит, шмуркальские террористы!
– Мы дипломаты с официальной миссией! – терять было нечего, врать бесполезно, так что я говорил открыто.
– И вы не имеете права препятствовать нашему передвижению, поскольку между нашими державами имеется официальная договорённость. И применять по отношению к нам меры какого-либо административного воздействия запрещено. Выдворение и задержание допускается только с разрешения высших органов власти, а не районного отделения полиции! Вы это понимаете?!