Правила секса

Эллис Брет Истон

Пялюсь в окно на снег. В джукбоксе играет унылая попса. Я составляю в голове список вещей, которые нужно сделать, прежде чем отправиться в Нью-Йорк. Подарки на Рождество.

– Я ее имел, – говорит Франклин, потягивая напиток, показывая на официантку в глубине; пиздливая сучка с кампуса, жуткая, на мой взгляд, она сказала своему дружку, что я ведьма, а он поверил.

Официантка исчезает на кухне. Ее место занимает официант. Он расставляет что-то на соседнем столике. Вдруг меня как громом поразило: я узнаю этого официанта. Он все смотрит на меня, но не похоже, что он меня узнал. Я начинаю смеяться,

впервые больше чем за неделю.

– Что смешного? – говорит Франклин. – Нет, я действительно ее имел.

– А я – его, – говорю я Франклину.

Это был тот городской, с которым я потеряла девственность.

– Хей, – говорит Франклин, – за нами мир.

Шон

На следующее утро Тим помог мне паковаться. Вещей у меня немного, но ему все равно делать нечего, и большую часть барахла в машину сносит он. Он не спрашивает про Руперта, хоть и знает, что из-за него я и уезжаю. По другой стороне лужайки Лорен направляется к общему корпусу. Она машет. Я машу в ответ.

– Слышал про Лорен, – говорит Тим.

– Уже? – спрашиваю я, захлопывая багажник «миджета».

– Да. – Он предлагает мне сигарету. – Уже.

– Не знаю, – говорю я.

– Что произошло? Она в порядке? – смеется он. – Переживаешь?

Пожимаю плечами. Пытаюсь закурить, и, к моему удивлению, на ветру с легким снегом спичка не гаснет.

– Она мне сильно нравилась.

Тим молчит, но потом спрашивает:

– Тогда почему же ты не заплатил?

Он не смотрит на меня. Тут я заржал.

– Она мне, конечно, нравилась, но не настолько, – говорю я и сажусь в машину.

Виктор

Всю ночь не спал, нюхал кокс с девчонкой, которую подцепил в «Пабе», она одно лето проработала у отца. Утром идем в кафе в городе (еда там просто ужас: пирог сырой, улитки консервированные, «кровавая Мэри» пресная), меня еще прет, и я совершенно не голоден. Вид у меня такой нездоровый, что я не снимаю темных очков. Мы стоим в дверях и ждем столик, сервис действительно жуткий, и кто бы ни был дизайнером – явно без лоботомии не обошлось. Девчонка ходит по залу и опускает четвертак в джукбокс. Официантка продолжает меня запенивать. Где-то я ее видел. Talking Heads играют «And She Was» [38] , потом старый добрый Фрэнк начинает петь «Young at Heart» [39] , и меня изумляет разброс в ее вкусах. Неожиданно девчонка, с которой я типа недолго встречался прошлым летом, подходит ко мне и тихо плачет – вот уж этого не хватало. Она смотрит на меня и говорит: «Ты не представляешь, как мне тяжело тебя видеть». И кидается мне на шею, крепко обнимает. Я только говорю: «Так, секундочку».

38

«И она была» (англ.).

39

«Молод душой» (англ.).

Это богатенькая телочка с угла Парк-авеню и 80-й, которую я типа поебывал в прошлом семестре, типа симпатичная, в постели что надо,

хорошее тело. Она машинально прощается с парнем, с которым пришла, но тот уже сцепился языком с вроде бы знакомой официанточкой. Девчонка, которая работала на моего отца и у которой весь кокс, уже с каким-то городским около джукбокса, и я мог бы снюхать еще грамм, но эта девчонка, Лора, уже взяла меня за руку и выводит за дверь «Брассери». Но, наверное, так даже лучше. Мне по-любому надо где-то остановиться, впереди ведь длинное, холодное Рождество.

Лорен

Возвращаюсь к себе в комнату. Последний день. Все собирают вещи. Обмениваются адресами. Распивают прощальные кеги. Напившись, дрейфуют по заснеженному кампусу. Я наталкиваюсь на Пола, когда он выходит из Кэнфилда.

– Привет, – говорю удивленно, смущенно. – Как поживаете, мистер Дентон?

– Лорен, – так же робко произносит он. – Как поживаете, мисс Хайнд?

– Нормально, – говорю.

Мы стоим, обоим неловко.

– Так… Где вы сейчас? – спрашиваю я. – По-прежнему… на театральном?

Он стонет.

– Да. Полагаю. А вы? Все так же на живописи?

– На живописи. Ну, на поэзии. Ну, на самом деле – на живописи, – замялась я.

– Так где же? – смеется он. – Решайтесь.

– На междисциплинарном, – выкарабкиваюсь я.

Наступает долгая пауза, и я вспоминаю очень отчетливо, как глупо выглядел Пол, когда был первогодкой: футболка PiL под свитером от Джорджо Армани. Но его я тоже все равно любила, потом. Когда мы познакомились? Не помню ничего, кроме того, что у него в комнате играла кассета Джоан Арматрейдинг; мы оба курим, говорим, ничего интересного, ничего важного, просто запоминающиеся флешбэки. Он выводит нас из транса:

– Так, и какие же планы?

Я думаю о том, что сказал Виктор, когда нашел меня в «Брассери» перед тем, как отправился взять в городе машину напрокат.

– В Европу, думаю. Не знаю. Наверное, в Европу поеду.

Я была б не против закончить разговор прямо сейчас, ведь приятно было просто побыть рядом с Полом, послушать, как он говорит, – но это было бы грубо и слишком значительно.

– Европа большая, – говорит он; очень дентоновский пассаж.

– Да уж, конечно.

Постояли еще. Снег все идет и идет. Неожиданно зажигаются фонари, хотя еще только начало четвертого. Нас обоих это смешит. Я почему-то вспоминаю тот вечер в кафе, когда он смотрел на меня; как помрачнело его лицо; был ли он все еще в меня влюблен? Ревновал ли к другим, с которыми я была? Я чувствую, что должна как-то все сгладить.

– Ты ему действительно нравишься, – говорю. Он сначала не понимает, о чем речь, а поняв, смущается.

– Да? Здорово. Это здорово.

– Нет, – говорю, – в самом деле.

Пауза, затем он спрашивает:

– Кому?

– Ты знаешь, – смеюсь я.

– О… – Он притворяется, что понимает. – У него приятная улыбка, – в итоге соглашается он.

– О да. Это точно, – соглашаюсь я.

Это даже нелепо, но настроение у меня улучшилось, и через полчаса вернется Виктор и мы уедем вдвоем. Я не буду рассказывать ему про аборт. Не нужно.

– Он много говорит о тебе, – говорю я.

– Ну, это… – Он нервничает и не знает, что сказать. – Прекрасно. Я не знаю. Вы оба все еще…