Правило четырех
Шрифт:
ГЛАВА 21
По пути в Файрстоун встречаем Кэрри Шоу, девушку с третьего курса, с которой я год назад ходил на семинар по английскому. Здороваемся. Я вспоминаю, как переглядывался с ней на занятиях. Как давно это было. Интересно, многое ли изменилось в ее жизни и видит ли она, сколь многое изменилось в моей?
— Знаешь, если подумать, я ведь увлекся «Гипнеротомахией» совершенно случайно, — говорит Пол, поворачивая на восток, к библиотеке. — Все получилось как бы само собой. Наверное, так же было и у твоего отца.
— Ты имеешь
— И с Ричардом. Что, если бы они никогда не встретились? Что, если бы не попали на один курс? Если бы мне в руки не попала книга твоего отца?
— Тогда и мы бы здесь не стояли.
Пол кивает. Без Кэрри и Макби, без «Документа Белладонны» мы с ним почти наверняка не познакомились бы. Встречались бы в кампусе, здоровались, смутно припоминая, что где-то виделись, и со стыдом признавались бы, что даже после четырех лет учебы вокруг так много незнакомых лиц.
— Иногда я спрашиваю себя, зачем судьба свела меня с Винсентом? С Биллом Стайном? Почему всегда получается так, что, куда бы я ни шел, меня выносит на самую длинную дорогу?
— Ты о чем?
— Кстати, ты заметил, что указания, приведенные в дневнике портового смотрителя, тоже не ведут к цели прямиком? Четыре на юг, десять на восток, два на север и шесть на запад. Получается что-то вроде большого круга. В итоге попадаешь едва ли не туда, откуда начал.
Я наконец понимаю связь: Пол говорит о цепи обстоятельств, связавших его с «Гипнеротомахией» через двух друзей времен юности моего отца, затем трех мужчин в Нью-Йорке, отца и сына в Италии и, наконец, молодого человека в Принстоне. Обстоятельства эти выстроились отнюдь не по прямой, а прошли путь, заставляющий вспомнить странную загадку Колонны.
— Как ты думаешь, случайно ли то, что мой интерес к «Гипнеротомахии» начался с книги твоего отца?
Мы уже подошли к входу в библиотеку и отряхиваемся от снега. Пол открывает мне дверь. Библиотека расположена в самом сердце кампуса, в здании, сложенном из тяжелого серого камня. В летние дни, когда по улицам разъезжают автомобили с опущенным верхом и из распахнутых окон несется громкая музыка, когда студенты поголовно облачаются в шорты и майки, здания, подобные Файрстоуну, часовне и Нассау-Холлу, кажутся пещерами, сохранившимися по чьей-то нелепой прихоти в центре современного города. Но когда температура опускается и падает снег, в кампусе нет места более уютного и притягательного.
— Прошлой ночью я думал о том, как друзья помогали Франческо составлять загадки, и вот теперь уже наши друзья помогают их разгадывать. Ты решил первую. Кэти нашла ответ на вторую. Чарли помог с последней. Твой отец обнаружил «Документ Белладонны». Ричард отыскал дневник портового смотрителя.
Мы останавливаемся у турникета. Пол показывает дежурному наши удостоверения. Пока ждем лифта, он указывает на металлическую пластинку на дверце кабины. На ней выгравирован символ, которого я раньше почему-то не замечал.
— «Альдин пресс».
Человек, напечатавший книгу Колонны, взял свою знаменитую эмблему, дельфина и якорь, как раз из «Гипнеротомахии».
Пол кивает, и я чувствую, что ему
Дверь лифта открывается, и мы входим в кабину.
— В общем, я думал об этом всю прошлую ночь, — говорит Пол, нажимая кнопку нижнего этажа. — О том, что все идет по кругу. И вот тогда меня осенило.
Над головами у нас звякает звонок, дверь открывается, и мы выходим в зал нижнего уровня, самый унылый из всех залов библиотеки, расположенный глубоко под землей. Высокие, под потолок, книжные стеллажи теснятся друг к другу, словно так, плечом к плечу, им легче удерживать вес пяти верхних этажей. Слева от нас — отдел микрофильмов, мрачный грот, в котором профессора и выпускники толпятся у аппаратов, вглядываясь в тусклые экраны. Пол ведет меня к своей кабинке между заставленными запылившимися томами стеллажами.
— Я подумал: должна быть причина того, что все в этой книге возвращается к тому, с чего началось. Начало — ключ к «Гипнеротомахии». Первые буквы каждой главы составляют акростих о брате Франческо Колонне. Первые буквы архитектурных терминов составляют первую загадку. То, что у него все возвращается к началу, не может быть совпадением.
Я вижу длинные ряды выкрашенных в зеленый цвет металлических дверей, расположенных так же близко одна к другой, как и школьные шкафчики. Комнатки за ними не больше кладовок. Но каждый год сотни выпускников проводят в них по нескольку недель, чтобы спокойно поработать над диссертацией. Кабинка Пола, в которую я не заглядывал уже пару месяцев, находится почти в самом конце.
— Может быть, дело в усталости, но я вдруг подумал: а что, если Франческо делал это умышленно? Что, если для расшифровки второй половины книги, нужно найти нечто в самой первой загадке? Франческо писал, что не дает решения, но он не сказал, что не оставляет никаких намеков. И к тому же у меня был дневник портового смотрителя.
Мы останавливаемся перед его кабинкой, и Пол крутит диски на кодовом замке. Маленькое четырехугольное оконце заклеено черной бумагой, так что внутрь заглянуть невозможно.
— Раньше я полагал, что четыре направления имеют отношение к местонахождению некоего физического объекта, что речь идет об измеряемом в стадиях расстоянии от стадиона до крипты. Даже смотритель считал, что речь идет о географическом положении. — Он качает головой. — Но Франческо размышлял по-другому.
Пол открывает дверь. Крохотное помещение заполнено книгами, лежащими стопками, кучками и по одной, и напоминает президентский кабинет в «Плюще», только в уменьшенном варианте. Пол замусорен обертками, упаковками и пакетиками. На стенах — десятки листочков с короткими записями. «Финей, сын Белуса, не тот Финей, который был царем Салмидессуса», — гласит один. «Проверить у Гесиода: Гесперетоза или Гесперия и Аретоза», — не дает забыть другой. «Купить крекеров», — напоминает третий.